Мы жили в старой «хрущёвке» на седьмом этаже. Ютились в двух комнатах вчетвером. Я, мама, отчим и его мать, вроде как бабушка для меня. Впрочем, это я называла её бабушкой, но она себя таковой не считала. Она вообще недолюбливала нас с мамой, потому что была уверена, что мы появились в их семье с одной целью — захватить квартиру. Мама, конечно, переживала, но мне было только одиннадцать и, несмотря ни на что, мир вокруг меня был безоблачен и прекрасен.
Я обожала природу, любила всякую домашнюю живность и мечтала о большом аквариуме с рыбками, о собаке породы «колли» и о волнистом попугае, которого я непременно научила бы говорить. Понимая, что всё сразу получить нельзя, я начала с малого. Каждый день я приставала к маме и отчиму с рассказами о том, какие бывают попугайчики и как здорово иметь одного такого у себя дома. Расписывала им замечательные качества этих птичек, рассказывала трогательные истории из их жизни, и так всем надоела, что было решено купить мне самого прекрасного в мире волнистого попугайчика. Я была на седьмом небе от счастья! Уже представляла себе клетку с качелями и купалкой, с зеркальцем и кормушками, и ещё множеством всяких вещей, которые непременно понадобятся моему Гришеньке. Имя я выбрала заранее и рассказывала о своём счастье всем, кто соглашался меня слушать. Очередь дошла и до бабушки. Я подошла к ней, когда она сидела на кухне, очищая от скорлупы варёные яйца. От яиц шёл дурной запашок, но бабушка часто приговаривала, что любит яйца с тухлинкой, поэтому я просто старалась глубоко не дышать. Быстренько поведав ей о том, что в воскресенье мы поедем на «Птичий рынок» за Гришенькой, я постаралась сбежать, но вдруг услышала: — Я не разрешаю!
— Как это? — опешила я, тут же забыв про запах тухлых яиц. — Мне мама обещала. И папа тоже, — к тому времени я уже звала отчима папой.
— Не разрешаю! — грозно повторила бабка, швырнув неочищенное яйцо в кастрюлю. — Вы в моей квартире! Твоя мамаша — хабалка и авантюристка! Мало того, что вы здесь прописались, так ещё и грязь сюда собираетесь притащить?!
— Но он же в клетке будет… — я чуть не разревелась. — От него никакой грязи… Я буду всё убирать!
— Не будет здесь никаких попугаев! А заведёшь — пожалеешь! — сказала она, и так злобно посмотрела, что у меня по коже забегали мурашки. Я поспешила удрать в комнату.
Вечером был скандал. Сначала бабка ругала отчима, потом маму, обзывая её всякими ужасными словами, а потом все ругались друг на друга. Я сидела в комнате ни жива, ни мертва, и плакала. Мало того, что моя мечта рушилась, так ещё и мама с отчимом перессорились окончательно.
На следующий день отчим собрал рюкзак и уехал в командировку. Мама ушла на работу, а я отправилась в школу. Настроение у меня было траурное, поэтому после школы я весь день проторчала на улице, лишь бы не встречаться с бабушкой. Была ранняя, сырая и ветреная весна. Быстро стемнело, ноги мои промокли, и мне пришлось идти домой.
Стараясь не шуметь, я тихонько повернула ключ в замке и пробралась в квартиру. Кругом была темнота. Бабка храпела у себя в комнате, поэтому я прошмыгнула в комнату родителей и вздохнула с облегчением. Включила свет, взглянула на настенные часы. Они стояли. Пойти на кухню, чтобы что-нибудь поесть, я не решилась. Бабка не любила, когда кто-то лазил в холодильник. Ей казалось, что мы воруем у неё еду. Успокаивая себя тем, что мама скоро вернётся с работы, я уселась за стол и стала готовить уроки.
Вдруг из соседней комнаты раздался какой-то стук, и моя настольная лампочка замигала, а потом и вовсе погасла. В комнате стало очень темно, и почему-то душно. Стук из соседней комнаты раздался вновь уже громче.
Тук-тук! И снова: тук-тук!
Словно кто-то стучал о деревянную спинку кровати. Я соскользнула со стула и на цыпочках добралась до двери. Нащупала рукой выключатель, чтобы зажечь верхний свет. Выключатель не работал. Комнату освещал лишь тусклый свет, бивший из окон дома напротив.
Стук продолжался. Он становился всё более громким и настойчивым, словно кто-то звал на помощь. А потом вдруг раздался крик. Слабый, протяжный и какой-то приглушённый, как будто сдавленный.
И снова: тук-тук!
Опять крик. Теперь взахлёб, с подвыванием. И опять стук. Из-под двери потянуло запахом тухлых яиц, и ещё чем-то, гораздо более мерзким, сладковатым.
Я чувствовала, что у меня душа уходит в пятки, и стояла, не шевелясь, боясь двинуться с места. В голове вертелась мысль, что возможно бабушке плохо и ей нужна помощь. Она стонет и стучит, чтобы привлечь моё внимание. Несмотря на то, что бабка нас с мамой не любила, я всё же решилась и вышла в коридор.
Стоны и стук продолжались с равной последовательностью: Тук-тук! Крик. И снова: тук-тук!
Дрожащей рукой я взялась за ручку двери бабкиной комнаты и толкнула её от себя. Умирая от страха, заглянула в комнату. Бабкина кровать стояла напротив двери, далеко от окон. Поэтому что-то разглядеть в полумраке мне сразу не удалось. Зато ужасный приторный запах ударил в нос так, что заслезились глаза. Зажав пальчиками нос, я осторожно пошла по комнате, но, пройдя всего пару коротких шагов, замерла как вкопанная. Бабка подлетала над кроватью так, словно прыгала на батуте. Она хрипела и завывала. Её руки беспомощно болтались, когда неведомая сила подбрасывала её вновь и вновь. А в промежутках между стонами, опять раздавался всё тот же стук. Громкий и размеренный, как часы: тук-тук!
От моей былой отваги, как и от хороших побуждений, не осталось следа. Почувствовав, как тело покрывается холодным липким потом, я выскочила из комнаты, а потом и из квартиры. В халатике и в тапочках, дрожа от ужаса и холода, я просидела на лестнице между этажами ещё пару часов, пока не пришла мама. Мне показалось немного странным то, что она не слишком удивилась, выслушав мой рассказ. Только вздохнула, обняла меня, и пообещала, что попугайчика мы всё равно купим, что бы бабка там не говорила. Немного приободрившись, этой ночью я засыпала с мыслью о Гришеньке, предпочитая не думать ни о чём другом.
На следующий день, собираясь в школу, я столкнулась с бабкой, которая пришла на кухню завтракать. Этим весенним солнечным утром всё произошедшее накануне уже казалось мне каким-то далёким и нереальным. Словно это был обычный плохой сон, хотя и очень страшный. И всё же я не удержалась и спросила у бабушки, что с ней вчера такое было. В первый момент она растерялась, но потом как-то фальшиво рассмеялась и ответила, что ничего страшного не было. И она вообще ничего не помнит. Наверное, ей просто снился кошмар, вот и всё. После чего, она вдруг ласково погладила меня по голове и сказала, что передумала насчёт попугайчика. И что мы можем его купить. Я так обрадовалась, что выкинула из головы все плохие мысли и оставила там только самые приятные — о моём Гришеньке.
И вот, наконец! Он у меня появился! Моё голубое, пушистое чудо по имени Гриша!
Мы принесли его домой в новой блестящей клетке со всеми полагающимися аксессуарами. Я часами просиживала рядом с ним, не могла налюбоваться.
Очень скоро Гриша привык к нам настолько, что охотно шёл на руку, целовался и лепетал на своём попугайном языке, повторяя за нами все слова подряд. Как ни странно, бабушка тоже очень полюбила Гришеньку. Сажала его на плечо, кормила с ладони и поила компотом из ложки. Так продолжалось два месяца, пока однажды утром Гришенька вдруг не заболел. Он сидел, нахохлившись на своей жёрдочке, отказывался кушать и даже не щебетал. Клетку мы не закрывали, позволяя попугайчику свободно летать по комнате целый день. К вечеру он обычно сам забирался в клетку, где и оставался до утра. Теперь же Гриша сидел почти неподвижно. Пёрышки его обвисли, став тусклыми и взъерошенными. Он прикрывал глаза, и тихонько раскачивался от слабости. Когда я отправлялась в школу, он перебрался на поддон, и теперь сидел, уткнувшись клювом в угол.
Я ушла со слезами на глазах, а когда вернулась, Гришеньки уже не было. Клетка была пуста и только несколько голубых пёрышек напоминали о том, что там жил самый чудесный попугайчик на свете. Я не могла поверить, что он мог умереть, и кинулась с вопросом к бабушке о том, где Гриша. Она сказала, что он умер, и она отнесла его на кладбище и похоронила. Я проплакала весь вечер и ночью долго не могла уснуть.
Но вот, когда я уже засыпала, в темноте вдруг отчётливо раздался шум крыльев. Кто-то метался по комнате, бился о потолок и стены, падая на моё одеяло и снова взлетая. Мама тоже проснулась. И теперь мы обе сидели в кроватях, не в силах понять, что происходит. Она очнулась первая и включила ночник. Шелест крыльев мгновенно прекратился. В комнате стало тихо. Никого кроме нас не было. Мы так и заснули потом с включённой лампочкой.
На следующую ночь всё повторилось. Не прошло и получаса после того, как мы выключили свет, и раздался всё тот же шум крыльев. Так продолжалось больше недели. В конце концов, мы вообще перестали гасить свет по ночам. Когда же вновь решились сделать это, всё прекратилось.
Прошло почти полгода с тех пор, как Гришеньки не стало. И как-то в выходной день, делая уборку, я перебирала старые газеты и наткнулась на клочок бумаги, где неровным бабушкиным почерком чёрной шариковой ручкой было написано:
Гришенька. Умер 15 мая. В землю положила 25 мая…
Больше я попугайчиков не заводила.