В автобусе, на котором я езжу на работу, заметил на ветровом стекле у водителя портрет Высоцкого.
Такой чести не удостаивался ни один из поэтов. Кроме, разве что, Есенина.
А ведь при жизни собратья-писатели его за поэта не считали. Хотя он мог написать, например, такое:

«Тени голых берез добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе, и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник-комар разбивался у самого носа,
Превращая стекло лобовое в картину Дали».

Ныне в справочниках о нем написано: «Поэт, актер, автор-исполнитель». Именно в таком порядке.

С одной стороны, власти его вроде бы не притесняли. Он стал обладателем первого в СССР «Мерседеса», имел возможность ездить во Францию к Марине Влади, снялся в десятках фильмов, играл во множестве спектаклей… Да за одни только «левые» концерты могли бы привлечь, если б хотели! Тем более – за наркотики…
А с другой стороны…

Единственная профессиональная запись на телевидении, продолжительностью больше часа, семь лет отлежала на полке. Вышла в эфир посмертно.
Первая тощенькая книжица «Нерв» (1981) – посмертно. Государственная премия (1987) – посмертно… И не за стихи, а за роль Глеба Жеглова («Место встречи изменить нельзя»).
Краткие отклики на его смерть появились в двух-трех не самых крупных газетах. Через несколько дней умер Джо Дассен, и популярнейшая «Неделя», приложение к газете «Известия», посвятила этому целую страницу. Хотя кто такой Дассен, ныне не каждый вспомнит.
За что же власти так недолюбливали Высоцкого? Ведь он не диссидентствовал, как Галич или Ким…

Но достаточно прочесть хотя бы тексты его «шахматных» песен, чтобы понять: он над этой властью, говоря современным сленгом, прикалывался. Стебался.
Молодым трудно представить себе напряженную атмосферу, в которой готовился и проходил матч на первенство мира по шахматам Спасский-Фишер. Это было нечто зашкаливающее по уровню мрачной серьезности. Соревновались не два человека, а две сверхдержавы. От победы зависел ответ на вопрос: какая же из двух общественно-политических систем лучше.
И вдруг появились песенки, автор которых высмеивает этот накал государственных страстей. Да так, что придраться не к чему…

Алла Пугачева много лет мечтала создать Театр песни. Недавно появился очередной проект – в виде уродливой буквы «П». А ведь такой театр уже создан Высоцким. Нематериальное – оно, знаете ли, порою бывает прочнее и долговечнее материального. Этот его театр – уникальный, единственный и неповторимый в своем роде.
Обо всех – спортсменах, летчиках, подводниках, альпинистах – он писал и пел так, словно сам был спортсменом, летчиком, подводником и альпинистом: удивительный дар перевоплощения!

После смерти Высоцкого ему было посвящено несметное количество стихов, по преимуществу скверных. Книги его стали выходить повсюду, благо в 1980-е годы страна дождалась, наконец, свободы книгопечатания. Как же ловким кооператорам было на этом не подзаработать! Но автор не оставил канонического свода своих сочинений, поэтому кое-кто выпускал книги, расшифровывая тексты с магнитофонных записей. Доходило до курьезов, когда ему приписывали тексты Галича, Кима, Шпаликова или Башлачева – на том основании, что их записали на одну бобину.

Я не случайно пишу слово «тексты», а не «стихи». Мне очень сложно воспринимать их, если неизвестна мелодия, на которую они поются. Если я, читая, не слышу внутренним слухом его голос с хрипотцой, его интонации, – строки утрачивают как минимум половину прелести.

Автор, остро чувствующий аудиторию, мог варьировать тексты применительно к ней. Поскольку в текстах бывают разночтения – необходимо указать источник. В данном случае «Честь шахматной короны» цитируется по сборнику «Избранное» (М, СП, 1988, с. 175-176). Текстологическую работу проделали Н.Крымова, В.Абдулов и Г.Антимоний.

Когда собрали всё, написанное Высоцким, этого хватило на 11 томов и столько же компакт-дисков (издательство «Амфора», СПб, 2012). Шутка ли сказать, одних песен – около тысячи!

Михаил Веллер в книге «Перпендикуляр» утверждает, что Высоцкий гораздо крупнее Пастернака или Бродского. Более того, лет через 30 или 130 он станет равновелик Пушкину.
Ну-ну. Поживем – увидим…

Но уже сегодня его именем названы горы и театры, корабли и улицы, небоскреб и гладиолус… Ему установлено около 30 памятников, в честь него открыто шесть музеев. Появилась новая профессия – «высоцковеды»…
Не желая вливаться в их число, ограничусь вышесказанным.


 



Владимир ВЫСОЦКИЙ
ЧЕСТЬ ШАХМАТНОЙ КОРОНЫ

1. ПОДГОТОВКА

Я кричал: «Вы что там — обалдели?
Уронили шахматный престиж!»
Ну, а мне сказали в спецотделе:
«Вот! Прекрасно, ты и защитишь!

Но учти, что Фишер очень ярок.
Даже спит с доскою, сила в нем.
Он играет чисто, без помарок».
Ничего, я тоже не подарок —
У меня в запасе ход конем.

Ох вы мускулы стальные,
Пальцы цепкие мои!
Эх, резные, расписные
Деревянные ладьи.

Друг мой, футболист, учил: «Не бойся!
Он к таким партнерам не привык.
За тылы и центр не беспокойся,
А играй по краю напрямик».

Я налег на бег на стометровки,
В бане вес согнал, отлично сплю.
Были по хоккею тренировки —
Словом, после этой подготовки
Я его без мата задавлю!

Ох вы сильные ладони,
Мышцы крепкие спины!
Эх вы кони мои, кони!
Ах вы, милые слоны!

«Не спеши и главное — не горбись! —
Так боксер беседовал со мной.
— В ближний бой не лезь, работай в корпус:
Помни, что коронный твой — прямой».

Честь короны шахматной на карте!
Он от пораженья не уйдет!
Мы сыграли с Талем десять партий —
В преферанс, в очко и на бильярде, —
Таль сказал: «Такой не подведет!»

Будет тихо все и глухо.
А на всякий там цейтнот
Существует сила духа
И красивый апперкот.

И в буфете для других закрытом
Повар успокоил: «Не робей!
Да с таким прекрасным аппетитом
Ты проглотишь всех его коней!

Ты присядь перед дорогой дальней
И бери с питанием рюкзак.
На двоих готовь пирог пасхальный —
Этот Шифер хоть и гениальный,
А небось покушать не дурак!»

Ох мы крепкие орешки!
Мы корону привезем.
Спать ложимся вроде — пешки,
Просыпаемся ферзем.
 

2. ИГРА

Только прилетели — сразу сели.
Фишки все заранее стоят.
Фоторепортеры налетели —
И слепят, и с толку сбить хотят.

Но меня и дома — кто положит?
Репортерам с ног меня не сбить!
Мне же неумение поможет —
Этот Шифер ни за что не сможет
Угадать, чем буду я ходить.

Выпало ходить ему, задире.
Говорят, он белыми мастак.
Сделал ход с е2 на е4 —
Что-то мне знакомое, так-так!

Ход за мной. Что делать — надо, Сева!
Наугад, как ночью по тайге.
Помню: всех главнее королева,
Ходит взад-вперед и вправо-влево.
Ну а кони — только буквой «Г».

Эх, спасибо заводскому другу —
Научил, как ходят, как сдают.
Выяснилось позже — я с испугу
Разыграл классический дебют.

Все слежу, чтоб не было промашки,
Вспоминаю повара в тоске.
Эх! Сменить бы пешки на рюмашки —
Живо б прояснилось на доске!

Вижу — он нацеливает вилку,
Хочет есть. И я бы съел ферзя.
Под такой бы закусь — да бутылку!
Но во время матча пить нельзя.

Я голодный — посудите сами:
Здесь у них лишь кофе да омлет.
Клетки как круги перед глазами.
Королей я путаю с тузами
И с дебютом путаю дуплет.

Есть примета, вот я и рискую:
В первый раз всегда должно везти.
Я его замучу, зашахую —
Мне бы только дамку провести!

Не мычу, не телюсь. Весь как вата.
Надо что-то бить — уже пора.
Чем же бить? Ладьею — страшновато,
Справа в челюсть — вроде рановато,
Неудобно — первая игра.

Он мою защиту разрушает —
Старую, индийскую — в момент!
Это смутно мне напоминает
Индо-пакистанский инцидент.

Только зря он шутит с нашим братом –
У меня есть мера, даже две.
Если он меня прикончит матом,
Я его — через бедро с захватом
Или ход конем по голове.

Я еще чуток добавил прыти —
Все не так уж сумрачно вблизи.
В мире шахмат пешка может выйти —
Если тренируется — в ферзи!

Шифер стал на хитрости пускаться —
Встанет, пробежится — и назад.
Предложил турами поменяться —
Ну, еще б меня не опасаться! —
Я же лежа жму сто пятьдесят!

Я его фигурку смерил оком,
И когда он объявил мне шах,
Обнажил я бицепс ненароком,
Даже снял для верности пиджак.

И мгновенно в зале стало тише.
Он заметил, что я привстаю,
Видно, ему стало не до фишек,
И хваленый пресловутый Фишер
Тут же согласился на ничью!

[1971]

* Фотографии из интернета