Мой покойный тесть Константин Иванович не склонен был приукрашивать, преувеличивать что-то в своих рассказах. Что видел, о том и говорил. Поэтому рассказы его были короткими и… не яркими, что ли. Порой, израсходовав очередное воспоминание, он еще несколько раз повторял ключевую мысль всё теми же словами, будто боясь, что его не поняли, не прочувствовали до конца самое главное. Детство обычно вспоминалось с недовольством. Пришлось оно не на самые гладкие годы в истории нашей страны – тридцатые-сороковые, место было тоже отнюдь не сахарное – увядающий после беспощадных раскулачиваний и расказачиваний хутор недалеко от станицы Клетской в паре сотен километров к западу от Сталинграда. В семье было двое выживших сыновей. Старший брат Константина в начале войны прошел курс в авиашколе и лётчиком отправился на фронт (после войны он остался в авиации и прожил долгую, насыщенную событиями, жизнь), а моему будущему тестю было тогда примерно 14 лет. Это не оговорка – записи о его рождении, как и все прочие, сгорели вместе с сельской церковью, а родная мать помнила только, что родился он на покос… и всё, то есть однажды в августе бог знает какого года.

О прокатившейся по тем степным краям железной волне знают едва ли не все – из множества книг, фильмов, часто очень реалистичных и страшных. Представить же это в собственной повседневности, наверное, невозможно. Не может человек постоянно бояться – чувства притупляются, охраняя рассудок. Поэтому и вспоминать, вернувшись к нормальной жизни и чувствам, не очень-то приятно. Я очень хорошо понимаю Константина Ивановича, скупо сообщавшего, что чей-то дом разнесло во время бомбёжки, кто-то уцелел, кого-то убило. А потом пришли румыны. Вот так – ждали немцев, а пришли румыны, «Голубая дивизия», солдаты, говорящие на странном языке, похожем на цыганский. Мирно расселились по квартирам, никого из местных не трогали, попросят у хозяйки молочной сыворотки, накрошат в неё пайкового хлеба, лука и зовут домашних есть мамалыгу: «Кусно! Ой, кусно!». Не страшные были, не похожие на завоевателей-убийц. И зачем тогда пришли? Там же, неподалёку вскоре полегло их несчитано и немеряно. Ночью после боя кто-то не поленился всем мёртвым румынам спустить штаны. Наверное, чтоб ясно стало, зачем приходили. Мёртвые ведь сраму не имут, а нашим морально легче. У войны своя мораль.
Константин Иванович добровольцем пошёл в похоронную команду. О работе в ней я не слышал от него ни слова. Да, что там говорить? Работа как работа, главное – при деле. А ребята помладше делали из мёрзлых трупов салазки – раздевали фрица, руки загибали за спину, ноги назад, садились ему на крестец и с горки фр-р-р… Дураки, в общем.

Очень потом он просился в сыны полка, но не взяли. После войны Константин Иванович поступил в сталинградский медицинский техникум и в родной хутор больше не возвращался. Молодой военфельдшер по распределению попал на Чукотку, послужил в Приморье и Приамурье, много интересного повидал. Об этом другие его рассказы – короткие, весёлые.