– Эээээ!.. того… на посошок! – Василий потянулся к Кольке, машинально оценивая равенство уровней в обеих рюмках. Твердости в руках уже не было, но когда дело доходило до контроля стеклотары, хватка становилась тигриной, а глазомер приобретал космическую точность. Чокнувшись последний раз, друзья посетовали, что закуска кончилась еще несколько тостов назад, да и засиделись уже, давно расползаться пора – почти стемнело. Колян нашарил пиджак, с напряжением начал искать рукава и вдруг вспомнил:
      – Погодь, ты ж мне свёрла обещал... хы! ведьма скажет, опять тока водку жрать ходил…
      – А типа не так! Щас, в сарае надо идти смотреть, – усмехнулся Васька и вышел.
      Николай, продолжая сражаться с рукавами, неторопливо переместился на веранду – и вдруг в него буквально врезался хозяин, влетевший обратно с улицы. Глаза у Васьки были круглые и вращались – даже, кажется, как у хамелеона, независимо друг от друга.
      – Там… там эта… – сипло шептал он, – барабашка!
      – Где?
      – В са… в сарае… да точно говорю, я только зашел, к выключателю тянусь – а там глаза светятся! Два! А вокруг – борода, лохматая такая, и нихрена в темноте не видно же, а он как зыркнет, здоровый такой, и борода, и два… – Васька описывал круги уже не только глазами, но и руками, временами тыкая в лицо собутыльнику и силясь в движении передать ужасный образ сарайного чудовища.
      – Та не пи**ди ты, не настолько нажрались! – Колян наконец справился с пиджаком, решительно отодвинул друга и вышел на крыльцо. – Ну-ка, пошли-ка глянем на вашу чебурашку…
      Они подошли к сараю и заглянули в открытую дверь. Внутри была непроглядная темень. Николай едва переступил порог, как внезапно из темноты что-то сверкнуло, и только бездумная животная реакция и пьяное счастье заставили его отшатнуться: лезвие топора описало круг в том месте, где только что было его лицо, и снова унеслось во тьму. Мгновенно протрезвев от дозы адреналина, Колян спиной вперед выпал из сарая с коротким визгом и чуть не сбил Ваську с ног. Через секунду, вопя уже хором, приятели наперегонки ломанулись от сарая к забору, а следом выскочила растрепанная фигура «барабашки» с топором в руке. Колян вылетел за калитку первым, за ним вывалился Васька, и напоследок едва успевшая захлопнуться калитка содрогнулась и крякнула от острого тяжелого удара по доскам. Затем наступила полная тишина.
      Друзья отбежали на середину дороги и, убедившись, что агрессивная чебурашка не спешит в погоню, остановились, переводя дух.
      – А это… вообще – кто? – прошептал Колька.
      – А х** его знает, – бездомного теперь хозяина слегка трясло, и глаза все еще плохо фокусировались.
      – И чо делать будем?
      – К Валерке пошли, – хмуро сказал Василий и пояснил: – У него ружье есть… вон он, рядом тут живет, через дорогу.
      Валерку уговаривать не пришлось. Через пару минут на спасение оккупированного нечистью дома выдвинулся полноценный вооруженный отряд: слегка ошарашенные собутыльники, вооруженные топором и фомкой из соседских закромов, свежий и решительный Валера с охотничьим гладкостволом и особо крупный немец по кличке Фрейд, которому цель похода была совершенно непонятна, но приводила в буйный восторг.
      К калитке подходили осторожно, гуськом и даже пригнувшись. Было совершенно тихо, только шелестели листья на ветру да изредка скребли по крыше сарая вишневые ветки. Василий, собравшись с духом, по праву хозяина осторожно потянул за ручку калитки. Потом подергал уже смелее – но безрезультатно, за сплошными досками было ничего не видно и не слышно.
      – На щеколду изнутри закрылся, тварина, – прошептал он.
      После недолгого совещания Валерку, как самого высокого и длиннорукого, подсадили с коленки, и он начал шарить рукой поверх калитки, пытаясь нащупать внутренний шпингалет. Раздался глухой удар. Валерка замер, а затем истошно заорал, падая в призаборные лопухи. Колян отскочил и опять выдал свой фирменный короткий визг, а Васька, попытавшись поймать падающего соседа за руку, судорожно всхлипнул – кисти на руке не было. Фрейд озадаченно гавкнул, не врубаясь в движуху – он чуял того, кто сидел внутри, за забором – однако не видел никакого резона устанавливать свои порядки на чужой территории. И тут Василия понесло. Вместо страха как-то внезапно накатила злость – как так-то, какая-то неведомая х*рня засела в его собственном дворе, в его собственными руками строенном сарае, смеет не пускать его в собственный дом, да еще калечит его друзей его же инструментом! В порыве ярости он рванул калитку фомкой, шпингалет отлетел, дверь распахнулась… Радостный Фрейд тут же рванулся во двор, подхватил что-то у калитки и с игривыми прыжками поскакал к дому.
      Бледный Валерка кое-как поднялся и заорал:
      – Дебилы, скорую вызывайте!.. Милицию! Рука моя где?..
      – В холодильник ее надо, – промямлил сзади Коля, и все трое склонились впотьмах, разглядывая дорожку. Про барабашку как-то внезапно забыли, но он и не возражал, снова, видимо, скрывшись в недрах сарая.
      Валерка сидел на клумбе и поскуливал, неловко зажимая обрубок под мышкой, но так и не выпустил ружье из здоровой руки. Остальные с механическим усердием и в некоторой прострации на ощупь обшаривали двор. Барабашка где-то прикидывался несуществующим. Скорая ехала. Рука никак не находилась.
      Фрейд, с восторженно вываленным языком нарезавший круги по малознакомой усадьбе, наконец устал и уселся рядом с хозяином. Видя, что тот странно невеселый, он внезапно вспомнил кое-что и рванул под крыльцо. Через секунду на весело бегущего обратно немца с окровавленной кистью в пасти смотрели три пары шокированных глаз. Фрейд подбежал к хозяину и, играя, подбросил подарок в воздух. Все оцепенели. Фрейд подбросил еще раз… и машинально сглотнул.
      Первым опомнился Валерка – взревев дурным голосом, на чистых рефлексах подкинул ружье и с левой руки в упор влупил свинцовым шариком почти сантиметрового калибра – каким привычно валил свиней всему поселку – в голову своему эксклюзивному немцу.
      – Нож неси! Да быстрей ты, переварится же… – причитал покалеченный.
      Васька поперхнулся, но побежал в дом за ножом. Вдвоем с Коляном они кое-как развернули лохматую тушку в центнер без малого весом, и неумело распластали. Из-за забора послышались звуки остановившейся машины, хлопнули двери, из-за калитки появился мужик в кепке:
      – Тут скорую вы...? – и заглох, лицезрея сцену, достойную голливудских съемок.
      Пострадавшие, сбиваясь и икая, кое-как объяснили охреневшим медикам смысл произошедшего. Профессионализм не пропьешь, и скоро врач уже вполне хладнокровно наблюдал, как Васька пытается пилить собаке грудную клетку, и почти со смехом давал указания, где именно искать проглоченное. Санитар флегматично перевязывал руку плачущему Валерке. Ситуация, опошленная медицинским скепсисом, явно утратила мистический флер, и не помогали даже полная белая луна, усилившийся ветер и редкие воспоминания о барабашке, наверняка притаившемся где-то в сарайных глубинах.
      Слегка пожеванную кисть извлекли из собачьих внутренностей, уложили в пакет, Валерку тоже упаковали в скорую, и бригада с воем отчалила.
      Васька обессиленно сидел посреди двора и тупо рассматривал свои липкие руки, бетонную дорожку, изгвазданную черными в лунном свете пятнами и кишками в клочьях шерсти. Колян, все еще стоявший на коленях возле вскрытой туши, прокряхтел: «Руки… помыть…» – и начал подниматься. Как в замедленной съемке, Васька отчетливо и как-то отстраненно видел каждое его движение – вот он опирается на собачий бок, поднимает одно колено, встает, натужно выпрямляется, отряхиваясь, делает шаг к дому… и вдруг резко взмахивает руками и медленно-медленно, как показалось Ваське, заваливается назад, поскользнувшись на чём-то собачьем, и приземляется затылком на кирпичный бордюр клумбы, точно в то место, где только что сидел плачущий Валерка. После тихого короткого хруста в ушах у Василия зазвенело, а в глазах стало темно. Как-то сразу пропали и двор, и луна, дом, сарай, дохлая собака – и во всей этой тошнотворной темноте вдруг сверкнули напротив только глаза. Два.
      Васька безумно заревел, подскочил и с отчаянием человека, которому уже нечего терять, ножом вперед бросился на ненавистное нечто, чудом вписавшись в открытую дверь сарая. Рука автоматически метнулась к выключателю, лампочка мгновенно сверкнула и погасла, перегорев с издевательски нежным хлопком. За долю секунды Васька успел увидеть рядом бесформенно-широкую фигуру «барабашки» в замасленной до меховых сосулек шубе, его густую всклокоченную грязно-желтую бороду, переходящую в такую же ужасающую шевелюру, опухшее сизое лицо и позеленевший, помятый медный самовар под мышкой. В нос ударил тяжелый запах давно немытой псины. Васька в порыве безотчетной брезгливости отшатнулся, зацепился ногой за ящик с углем и полетел спиной в стену с садовым инструментом. И пока он падал, обрушивая собой строй заботливо прибранного на зиму инвентаря, в мозгу вперемешку с матом успел пронестись целый поток мыслей и образов – и скорбь по безвременно треснувшему Коляну, безмятежно выигрывающему сейчас у луны в гляделки, и отвращение к Фрейду, загадившему его двор вместе со своим бестолковым хозяином, и жгучая ненависть ко всему вонючему бомжацкому племени, всех бы собрал в кучу и сжег с бензином, и наконец – жуткое возмущение по поводу самовара, который Васька недавно откопал на чердаке и все собирался поправить и вычистить, но никак не доходили руки… Последним, что успело зафиксироваться в Васькином сознании, было лезвие тяжелой косы, упавшее точно в левый глаз.
      «Барабашка» еще с минуту стоял молча, созерцая и медленно переваривая произошедшее, потом беззлобно сплюнул, пробормотал: «Пи**ц котенку», поудобнее перехватил самовар и вышел за калитку.