Знают все, что Пушкин лучший.
Понимаю: я не Пушкин.
Но ошибки у поэта
Я могу исправить где-то.
Словно с рыбы чешую,
Счищу их и запою.

Жил старик со старухой
У самого синего моря.
Да, у самого, самого синего моря.
До того оно было синим,
Что старик называл его черным,
А старухе это было до фени –
Слишком много забот по дому,
Чтобы на прекрасное отвлечься.
Старик выезжал рано утром
В черно море на своей лодке,
А лодка его была щелястой,
А невод его был дырявый,
И такие в неводе были дыры,
Что из них не только что креветки,
Но дельфины и катраны уходили,
И такие в лодке были щели,
Что он только раскинет невод,
Как уже приходилось воду
Вычерпывать из щелястой лодки.
Тут уж было совсем не до рыбы,
Лишь вернуться бы живу к старухе.
В доме пищи совсем не стало.
Как без рыбы на черном море?
Загрустила бедная старуха,
Взяла удочку, червей накопала
И отправилась к черному морю,
Прямо к самому синему морю,
Закинула леску с наживкой,
Ждет-пождет, не клюет рыба.
Уж хотела старуха ворочаться.
Вдруг струной натянулась леска,
И старуха, скрипя костями,
Потянула на воздух рыбу.
Глядь – а рыба-то золотая,
Золотая кефаль морская!
Посмотрела рыба на старуху,
Почему-то громко зевнула
И спросила довольно невнятно:
«Чего тебе надобно, бабка?»,
А сама, знай, висит себе на леске.
Ей с поклоном старуха отвечает:
«Смилуйся, кефаль золотая,
Неча есть нам на старости стало,
Да и нечем, только это возраст,
Не попрешь ведь супротив природы.
А вот сделай ты так, чтобы лодка
Не была у нас такой щелястой,
А вот сделай ты так, чтобы невод
Не был бы у нас такой дырявый,
Чтобы из него не сбежала
Ни одна малюточка креветка.
Отвечает кефаль золотая:
«Не печалься, старуха, не надо.
Так и быть, иди себе к дому,
Будут вам и невод и лодка».
Возвратилась домой старуха,
Видит: лодка цела и невод,
А старик-от приободрился.
Бороду расправил по тельняшке,
Запустил сапогом в старуху:
«Ох и дура же ты, ну и дура.
Воротись, поклонись кефали,
Попроси рыболовецкий сейнер.
Чтобы я на нем был капитаном,
На мостике стоял, ругался крепко,
Чтим был опытной рыбацкою командой.
Продавал бы я морепродукты
В рестораны стран всего мира».
Чуть всплакнула бедная старуха.
Что ж поделать, поплелася к морю.
А на море белые барашки,
Ласковые, милые барашки.
Стала кликать кефаль старуха,
Приплыла кефаль, зевнула:
«Чего тебе надобно, бабка?»
Отвечает ей старуха, сделав книксен:
«Смилуйся, кефаль золотая,
Рассердился на меня дедуля,
Захотелось ему иметь сейнер,
Он бы рыбы ловил бессчетно,
Продавал в рестораны мира,
Повышал наше благосостоянье».
«Не печалься, ступай себе с богом», -
Золотая кефаль зевнула
И ушла в глубокое море
Сон досматривать свой любовный –
Как она с молодыми бычками
Целовалась на морском карнавале.
А старуха вернулась к дому –
Деда нет, но лежит записка:
«Будь здорова. У нас путина.
А вернусь, как разбогатею.
Чтобы ты к моему возвращенью
Напекла блинов, щей наварила
Да нажарила разного мяса,
Про вино не забудь тоже,
Будет чем запивать самогоны!»
Уж не стану врать я понапрасну,
А старуха старика вся изждалась,
Переждалась, выждалась, отждалась,
А потом и надежду потеряла
Мужа бестолкового увидеть.
Только вдруг через долгое время
В дом ногой открываются двери
И заходит капитанище бравый,
Бывший дед ее неудачник.
Борода поверх кителя седеет,
А глаза цвета синего моря.
Ну, короче, черного моря.
А за капитаном тьма народа –
И стучат, и лачугу сносят,
И сады разбивают, и парки.
А уж вместо лачуги ставят
Трехэтажный коттедж со колонны.
Там мансарды, лоджии, подвалы,
Мезонины, статуи атлантов,
Обнаженная женская натура,
Так что даже старуха закраснелась,
Хоть читать любила Мопассана.
Старика ожидая с рыбалки.
«Эй, старуха, накрывай-ка людям!
Все, что есть, мечи на стол немедля,
Чего нет, возьми в сенях в корзине.
Пусть же видят все, как дед пирует!
Сама будешь стоять поблизи,
Убирать, подавать, мыть посуду.
В общем, знай свое дело, бабка!»
Тут слегка заплакала старуха,
Да что делать – жили домостроем.
Вот обед кончается помалу,
Подзывает старик свою старуху:
«Ох и дура ты, старуха, ну и дура.
Надоело быть мне рыболовом,
Пахнуть рыбой, чешуей сверкати,
Да к тому, не спят и конкуренты,
Норовят добычу из-под носа
Увести, и много ведь уводят.
Воротись, поклонись кефали,
Попроси, чтоб на мой на сейнер
Поместила пусковые установки,
Разместила боевые самолеты,
Чтоб уж он назывался не сейнер,
А как минимум авианосец,
Чтобы сделала меня адмиралом,
Чтобы я ракетами своими
Распугал соседей, несоседей,
Покорил далекие страны
И улов во всех морях-проливах
Был лишь мой. Вот так и объясни ей».
Похромала старуха на берег,
Там уже не милые барашки.
Там бараны в молы бьются лбами
Так, что все вокруг трясет от страха.
Показалась кефаль зевая
И довольно резко вопросила:
«И чего тебе надобно, бабка?»
«Смилуйся, кефаль золотая,
Сбрендил мой старик, с умишка спятил,
Хочет он уж к сейнеру добавку –
Установки для запуска ракетов,
Да еще сомоглотов каких-то,
Чтобы покорить ему соседей
Да все близкие и дальние страны
И себе всю рыбу, что есть в море,
Отобрать, присвоить и нажиться.
Нужен старику авианосец!»
Отвечает золотая рыба:
«Не печалься, в коттедж ворочайся,
Будет ему сейнер-вианосец».
Воротилась старуха к коттеджу –
Старика дома нет, у порога записка:
«Ухожу ракеты запускати
По соседям и по несоседям,
Покорять все водные пространства,
Ну и прилегающую сушу.
А тебе заданье поручаю:
Прибирать в коттедже, мыть посуду,
Иногда и пыль смахнуть с рояли,
Ну и чтобы каждый день к обеду
Ожидал меня бы пир ядреный,
Ведь не знаю я, когда вернуся!»
Вот неделя, другая проходит.
Там и месяц, и два, и четыре,
Перестала и ждать адмирала
Его неутомимая старуха.
Только вдруг открываются двери
И заходит обветренный старче –
Синие глаза огонь победы
Излучают, орденов по горло,
За ним пленники, к труду всегда готовы,
Рыбы необъятны горизонты,
Даже полны трюмы рыбой фугу.
«Эй, старуха, ставь на стол окрошку,
Печень зайца, селезенку волка,
Бело мясо рыбы молодицы,
Сладко мясо чудо-семинога
Да компотов из волшебных фруктов,
Сама стой рядом, принимай посуду
Да с рабами мой ее до блеска,
Кости с-под стола мети без страху -
Это тебе точно разрешаю».
Вот проходит время пированья,
Подзывает старик к себе старуху:
«Ох и дура ты, старуха, ну и дура.
Нашла что попросить у кефали.
Надоело покорять соседей,
Надоело забирать их женщин,
Превращать в невольниц и наложниц
И готовить детям ту же участь.
Воротись, поклонись кефали
Да проси у нее мне должность.
Не хочу в соленом море плавать,
За столом хочу сидеть дубовым,
Быть министром водного хозяйства,
Чтобы сейнеры и вианосцы
Подчинялись мне беспрекословно,
Чтобы их лихие командиры
Бились лбами в пол передо мною,
Чтоб любая рыба мне в почтенье
На тарель богатую ложилась,
Чтобы предо мною усмирялось
Самое ужасное торнадо,
Чтоб кефаль морская золотая
У меня служила секретаршей,
Приносила часто чай с лимоном,
Исполняла все мои желанья!».
Испугалась старуха, зарыдала:
«Да куды ж тебе, дедушка, министром?
Ни ступить, ни молвить не умеешь,
Ох и будут все с тебя смеяться».
Сапогом старик в нее кинул,
Повторил приказ и вслед ей плюнул.
Вот ползет старуха на берег,
Да на полпути – вот так встреча! –
Возвращается с моря художник,
Тащит он картину на мольберте.
Как взглянула она на ту картину…
Господи, бывает же такое:
Море волны прям на мир бросает,
Тут спасаться смысла нет большого.
Корабли разбитые и лодки,
Люди, погребенные в пучине.
«Где ж ты, батюшка, такое увидел?
Я живу здесь тридцать лет и три года,
Сумасшествия такого не встречала.
Фантазер, наверно, ты известный.
Как зовут-то? Навсегда запомню».
Отвечает встречный ей достойно:
«Ты бы, тетка, думала, что молвишь.
И не фантазер тебе я вовсе,
Все это срисовано с натуры,
В общем пеизаж, как говорится,
В общем, маринаж, скажу точнее.
А зовут меня…Да толку в этом,
Все равно ни буквы не запомнишь.
Айвазовский, будемте знакомы.
Впрочем, недосуг мне тут с тобою».
Он ушел доканчивать картину.
С восхищеньем старуха вздохнула
И пошла себе к черному морю.
Страсти! Все, что писал Айвазонский,
Перед ней сейчас, как динозавр,
Восстающий на задние лапы
И грозящий поглотить всю Землю.
Стала кликать кефаль золотую,
Приплыла к ней кефаль, зевая:
«Да, некстати ты меня разбудила,
Снился мне бычок один прекрасный.
Оказалось, что он в томате».
«Смилуйся, кефалька золотая, -
Умоляет бедная старушка, -
Уж совсем старикашка мой сбрендил,
Уж не хочет быть он адмиралом,
А министром водного хозяйства,
Чтоб повелевать моря-озеры,
Також сейнеры-авианосцы,
А еще он хочет, окаянный,
Чтобы ты, кефаль моя златая,
Секретаршей у него служила,
Подносила чай ему с лимоном,
Исполняла все его желанья».
Ничего не сказала рыба,
Повернулась хвостом к старухе
И ушла в глубокое море
Про бычков сны жаркие видеть.
Возвратилась старуха к коттеджу.
Глядь! Пред нею старая лачуга,
На пороге старик конопатит лодку,
Чинит весла, зашивает невод.
А увидел старуху, улыбнулся:
«Здравствуй. здравствуй, Ассоль моя родная».

А поодаль сидел Айвазовский
И заканчивал новую картину.
На картине – тишайшее море.