Это случилось давно, в те незапамятные времена, когда про истребители пятого поколения могли мечтать только самые закостенелые фантазеры и романтики.

Жили в одной деревне крестьянин и крестьянка. Трудились много, честно, выращенного еле на прокорм хватало, а если что было остальное, то возили в город на рынок и меняли на письменные принадлежности, потому как крестьянин в свободное время стихами баловался. И не просто баловался, а печатал их в толстых деревенских журналах, так что профиту с этого, прямо скажем,  было не больше, чем с профильной деятельности.  Да никакого прибыля не было, уж скажем честно, одно моральное удовольствие. Крестьянка на него за то ругалась по-некрасивому, упрекала, что с грамматическими ошибками пишет, и вообще, мол, не стихи это - рифм нету,  в строчку текст складает. "Нет, - говорила, бывало, грубо - в твоей поэзии образности, метафоричности, музыки також не просекаю". Но бесполезно - мужику вожжа под хвост втырилась, уперся и строчит.
И вот однажды наступило такое время, когда накопили крестьянин с крестьянкой большой жизненный опыт и охота им пришла с кем-нибудь этим опытом поделиться и кого-нибудь повоспитывать. Ну а с кем и кого? Соседи у них с таким же точно опытом, им это даром не нужно. Остается одно - детей рожать.
Вот и стали они рожать, сперва - девчушка, а потом и до пацана дело дошло. Долго думали, как назвать. Старшенькой порешили дать фамилию простую, немудреную - Петрова, а мальчику покрасивше фамилию придумали - Яблонский.  К выбору имен очень придирчиво подошли. Дочь назвали Аленушкой, потому что во время родов отец знакомому звонил, переживал, как там "Спартак" сыграл, дозвониться не мог и все время кричал в трубку: "Але, але!" А малыша Иванушкой стали кликать. Тута суть в том, что рядом с домом, у реки, ива плакучая росла, и мать, когда сынка носила, очень обожала под ней сидеть. Да.

Детки хорошие, красивые, что ты! Да только родители, как трудились много и утомлением к вечеру одолевались, воспитывать их, правду сказать, ленились. И потому сами для свово успокоения придумали таку легенду, что самое лучшее воспитание - это полная свобода. Мол, сами детки из всего выплывать должны. Ну типа как закалялась сталь. И вот с таким бедагогическим прынцыпом детьми они себя не бременили, а только по вечерам сидели и любовались, как их чадушки растут. Аленка по необходимости готовить начала чуть не раньше, чем ножками пошла. Иванушка тоже - табуреты да прочу утварь ремонтировать еще в трехлетнем возрасте начал, а заодно игрушки себе и сестре мастерил.
В общем, росли дети, уж если начистоту, добрые и порядочные. Аленка Петрова -  скромница, веселая, уважительная к старшим, не курит, не пьет, с парнями не гуляет; парней в деревне не было ни одного, все в город за культурной жизнью подались.
Ванюшка Яблонский, наоборот - серьезный, умненький, если там с какого языка на родной перевесть что аль отцу грамматические ошибки в стихах исправить, это он завсегда с евонным удовольствием.

И вот в одно прекрасное воскресенье погрузил отец в телегу что осталось от урожая и мать, запряг кобылу Жучку и поехал все это менять на письменные принадлежности - у него как раз вдохновение пришло или, как он выражался, стих напал.
В ту пору, аккурат рядом с ихней деревней ведьма гуляла-проказничала. Малых деток крала и ела. Никто ее за это, сказать, не осуждал, а даже жалели, мол, ну что делать, если ее Господь такой создал. Ну, мы, мол, хлебушек едим, кашу, а она вот так. Однако, детишек строжили, велели от дома слишком уж далеко не отходить.
Вот тронулся крестьянин с крестьянкой на возу, а Аленушка с Ваней вослед им бегут, просят: "Не уезжайте, папаня с матушкой, боимся ведьмы, как бы не покрала нас". Ну, как у папки с мамки вольный прынцып воспитания, они и говорят, мол, спасайтесь сами, взрослые уже, и как не стыдно родителей от делов отрывать. "Пряников вам привезем," - пообещали. Дети и утешились.

Скрылись предки в сине-золотой дали, пошли детишки делами заниматься. Иванушка знай себе табуретки делает, прям как камвеер какой, Аленушка жюльен с петушьих гребней мастерит на обед, все ладно, все мило.
Вот приустал Ванек Яблонский табуреты выпускать, решил перекурить, вышел на лужок. И тута таково несчастное происшествие случилось - налетели гусь и
лебеди, мальчика и унесли. Аленка только последний его крик услыхала, так увлеклась жюльеном-то, выбежала,  увидала гусиную гузку в небесах, остальные-то органы с лебедями уж за облаками скрылись, и все, будто и не было никого.
Ну, во-первых, двинула Аленушка в деревенскую службу занятости. "Так и так, - говорит, - пропал брат, Яблонский Иван, возраст семь лет, особые признаки - глаза голубые да щечки румяные, как яблочки. Да, ну еще табуретки делать умеет."
А в деревенской службе занятости таковы спецы сидят.
"Нет, - ответствуют, - крестьянская дочь Петрова, погодим мы пока вашего брательника искать, он человек, сказать, маленький, увлекающийся, страстный, игручий, ну, заинтересовался чем по молодости и ушёл. Да хоть рысь увидел и в лес за ней погладить побежал. Вернется еще, может. А нет, так приходите через три дня, мы вашу беду в ход пустим".
Делать нечего, с неохотой пошла Аленушка братца шукать.

Идет по рощам, по лугам-полям-болотам, по побережьям также идет. Проголодалась, жюльен-то с собой забыла взять. Стоит яблонька.
- Накося выкуси, девочка, моего сочного плода, - предлагает.
Взяла Аленушка яблочко, выкусила, ну, вкусно. Поклонилась яблоньке в пояс. "Век твоей доброты не забуду," - сказала. Только собралась дальше идти, а яблонька ее веткой за плечо схватила и к себе тащит. "Где тебя воспитывали? - спрашивает. - Кто тебя научил бесплатно чужую собственность присваивать?" Насилу вырвалась Аленка, удрала. Удрала и по енерции дальше уже не пошла, а побежала. Бежит горами-долинами, почвами суглинными, оврагами, поселками, осинами да елками. Снова в животе заурчало у Аленушки. Видит - печка во чистом поле среди пышных сорняков красуется.
- Накося выкуси, девочка, моего пирожка с ливером с пылу-жару, - предлагает.
Взяла Аленка пирожок, выкусила, язык проглотила - вот как вкусно. "Два века твоей доброты не забуду," - сказала.
Только снова в путь побежала, как печка ухватом ее цапанула да к себе притянула. "Кто воспитывал тебя, дитя? - поинтересовалась. - Кто заповедал тебе красти чужое?" Ух, страшно. Насилу Аленушка Петрова вырвалась да дальше побежала.
Бежит она траншеями-окопами, заброшенными тропами, тенистыми аллеями, театрами-музеями. Оголодала на бегу-то. В животе классика звучит, перед глазами куриные ножки жареные плавают - одним словом, умираж сплошной. Тут бац тебе по лбу - река.  Да какая - ромовая, а по берегам ром-бабы лежат, сладостью истекают.
- Накося выкуси, девочка, моих ром-баб да ромком ямайским запей, - река предлагает.
Послушалась Аленушка, все сделала, как речка сказала - вкусно! А забирает как! Поклонилась речке в пояс. "Три века твоей доброты не забуду," - сказала и собралась уже извилисто в путь отправиться, как одна из ром-баб к ней прилипла и к речке подтащила.
"В каком интернате тебя воспитывали, малютка? - спрашивает река - Кто тебя наставил чужие сладости и алкоугольные напитки без оплаты потреблять?" Насилу отлепила Аленушка от себя ром-бабу и дальше поплелась. Плетется песками-лесками, дюнами-лагунами, солнцами да лунами.

И вдруг - стоит на поляне избушка. Да на курьих ножках! Ножки жирные, мясистые. Облизнулась голодная Аленушка, подошла к избушке, вовнутрь скрозь окно заглянула. Видит - ее братец милый в избушке забавляется, скворешники рукоделит. Уж цельный их взвод наварганил. Поодаль ведьма печку разжигает, воду во горшке  кипятить ставит, кулинарную книгу листает - подходящий рецепт ищет, чтоб недорого и скоростно. Только отвернулась ведьма, чтобы аджику да траву рукоккалу из охладильника достать, впрыгнула Аленушка в избу, как коза горная поскакучая, схватила братца, к сердцу прижала (на это тоже толика времени ушла) и в окно с ним тем же путем и выметнулась.
Обернулась ведьма - нет обеда!
Выскочила на крыльцо, орет диким контральто: "Ой вы, гусь и лебеди, летите вдогон, как скорый вагон, возверните сестру и брата, мне по режиму обедать надо!"
А тем временем бежит Аленушка с братцем. Спрашивает Иванушка с подозрением: "А почему, милая сестрица, от тебя алкоуголем пахнет?" Застыдилась Аленка. "Мимо трактира пробегала к тебе поспешаючи, вот дурным эфиром и напиталась," - отвечает. А тут как раз ромовая река на пути. "Значит, дурным эфиром, - с упреком сказала, - сталбыть не только бесплатно питать себя привыкла, а еще и хаешь руку дающую, с которой ешь". Устыдилась Аленка, покаялась, заплатила ромовой речке копеечку за съеденное и выпитое, попросила укрыть от погони - гусь и лебеди-то на хвосте уж сидели. Простила девочку речка, загримировала ее под ром-бабу, велела на бережке разлечься, а братца телом прикрыть. Покружили гусь и лебеди над речкой, никого не обнаружили и улетели.
Вот бежит Аленушка с братцем  дальше. Спрашивает Ваня подозрительно: "А почему, сестрица, от тебя ливером пахнет?" Застыдилась Аленка: "Мимо другого трактира пробегала, к тебе поспешаючи, вот ливерным духом и напиталась, - отвечает.
А печка тут как тут стоит. "Значит, не по нраву тебе ливерный дух, - молвит саркастически, - сталбыть мало того, что бесплатно апатит свой безграничный утолять привыкла, ты еще и в колодезь плюешь, из которого воду пила". Устыдилась Аленка, покаялась, заплатила две копеечки за съеденное, попросила укрыть от погони - гусь и лебеди вона, уж хвостами да крылами чуть не над головами трещат. "Ладно, пирог с вами, полезайте в меня", - печка промолвила да заслонку открыла. Спрятались дети, не дышат. Покружили гусь и лебеди над печкой, ничего не обнаружили, улетели.
Побежали дальше Аленушка с братцем. Спрашивает Иванушка: "Сестрица, милая, а почему от тебя яблоками пахнет?" Застыдилась Аленушка. "Мимо третьего трактира пробегала в десертный час, к тебе поспешаючи, вот яблочным духом и напиталась," - отвечает. А яблоня уж ветки, как руки, раскинула,  дорогу переградила.
"Значит,  просто пробегала, -  говорит, - значит, не объела самого большого сука, не теряла времени на бесплатную еду, заместь чтобы братцу на выручку приударять".
Устыдилась Аленушка, покаялась, заплатила три копеечки за съеденное, попросила укрыть от погони - гусь и лебеди уже по щекам крылами хлопали. Простила ее добрая яблоня, приказала на себя лезть, опосля ветками густыми прикрыла. Гусь и лебеди покружили, тык-мык, а скрозь листву-то и не пробиться. Улетели домой.

Между нами, судьба птиц горькой оказалась. Ведьме в это время по режиму кушать полагалось,  а поскольку детское питание сбежало, то она гуся на жаркое пустила, а с лебедей чан бульону изготовила.

А Аленушка Петрова с Иваном Яблонским богополучно до дому добрались, и тут как раз родители возвернулись. Мамка как с возу скакнула, кобылка расплясалась таково свободно, отец в предчувствии потока стихов веселый, пляшет тоже, мамка от удара об землю отошла и тоже пошла выделываться, детей ни о чем не спрашивают, живы и ладно. Ванька с Аленушкой частушки гонят, про волнения свои уж позабыли, сказка ведь, не бывает такого в жизни.

Ну и пряники, конечно, куды без них. Родителям для деток ничего не жалко. Аленке пряник и Ваньке пряник. А читателям - вареных приветок цельно блюдо. Хорошо!