Жил да был царь Ерундей. И было у него три сына. От ключницы Элизабет - Антон-царевич, от крепостной актрисы Клавки - Варлаам-царевич и от прачки Авдотьи - Иван-царевич. А жена царя была царица из древнего роду. Когда-то за тыщу лет до того забрел спьяну в дремучую тогда местность крестьянин Савва. Построил головную избу, назвал ее дворцом, а себе примазал титул князя и правителя близлежащих земель. Обозначил границы меловым кругом в нескольких метрах от избы. А как был он не вполне трезв, круг получился, сказать, кривоватым, и само княжество, а воспоследствии и царствие, вышло косоватым. И пошел от Саввы знатный и старейший род в энтом государстве. Всем, кто принадлежал к этому роду, давали фамилие Савский, а то по гендерному различию - Савская. И так и повелось. Потому и жену Ерундееву звали царица Савская. Царь с царицей любили всю троицу, как родных детей, питали, как в самом лучшем санатории, игрушками немерено обсыпали, про одежу и говорить не надо: шубы собольи, дубленушки у тюрков заказывали-выписывали, джимсы заокиянские, носки шелковые с чайна царства, ух ты! Да и то сказать, матеря ихние тоже любили всех трех, как своих ребенков, и различия промежду ними не делали. Ключница Элизабет открывала мальчонкам все кладовые с напитками-заедками, крепостная актриска Глашка дарила их контрамарками на все спитакули местной филимонии, а Авдотья обстирывала троицу дочиста, невзирая на вид и ткань одежи. Так и росли мальчики - в любви да уходе. Антон-царевич - тот в большей степени к военной переспективе клонился, Варлаам - в науку втрескался, арифметик был знатный, а Иван - ни то ни се, просто добрый был.

Вот однажды, когда ребяты уже до того возмужились, что хоть женись, стала в Ерундеевом царствии неполадка наблюдаться. Даже безочковым глазом очевиделось, что с полей царских покража пшеницы существляется. Беда! Все бегают в испанике, орут, визжат. И то сказать, чем на внешнем базаре торговать, ить окромя пшеницы в царствии из всех богатствий переродных только лужица бензина была - один транзитный шофер протек - но к ней не прикасалися, на черный день сберегали.
Сталбыть, перво дело - установить круг подозреваемых.
Вот царь Ерундей призвал своих сынов и говорит:
- Сыны мои любезные, покаместь бесполезные, наигралися вы игрушками заморскими, относились одеж богатейших, напитались сластями-соленьями, напились медами-брагами, насмотрелись спитакулей, не пора ль и службу царствию, в моем, сказать, лике, сослужить. Сами во курсах, кака напасть открыла пасть - хитит нашу пшеницу вор неведомый, мож и шайка цельная, тады это уж групповое переступление будет, мне так подменисьтер по сельской безопасности растолковал. Хотите, не хотите, а только отправляйтесь-ка вы в лесок, что рядом с полем пшеничным, и сядьте тама в зоосаде. Лесок, сказать, живностью насыщенный, хишников много бегает, но вы на то себя не отвлекайте, ваше дело расхитителя найти.
Поклонились сыны Ерундею и, дабы время зря не тратить, сразу покушали плотно, поспали для луччего ферментного расчепления съеденного, в догонялки во саду поносились да пошли в лесок коло поля службу сполнять. Засели во зоосаде, вокруг хишники мелькают, вульфы, тайгеры, стравусы, ужи також, зайцы. Братья, как батяня велел, на все энто вниманием не снисходят, раскинули картишки и ну пилить. Антон-царевич два раза во дурнях побывал, Варлаам-царевич - четырнадцать, ну а добряк Иван-царевич аж 78. И то сказать, поддавался часто, жаль ему милых брательников было.

Уж полночь близится. Антон да Варлаам гимн царствия носами засвистели, храпом фальшиво компанируют. А Иван-царевич сторожко держится, уснуть себе не дает, щиплет себя больно за что придется, как голова падать починает. Вот, ровно в ноль часов осьмнадцать минут (это Иван по свому похоронометру пределил) свет дивный над полем раскочегарился. Летит, летит Жареная Птица - в золотисто-румяной корочке, с ног жир капает, сама от свово виду слюни глотает. Налетела на пшеницу и давай клевать. Кажись, апатит у ней никогда не финиширует. Достал Иван с кафтана сеть-накидку, расприцелился, да тут натрескалась, наконец, Птица Жареная, утерла клюв салфетом узорчатым да только ее и видели.
Разбудил Иван брательников милых, обсказал им ситуасьон и порешили они направиться к батюшке свому Ерундею и все перед ним как есть выложить.
А Ерундей как раз в энто время играл в джапэнско развлечение го с царицей Савской. Ну, как мэйдинджапэнского канплекта для игры у них не было, расчертили оне на земле ахрамадную достку и заместь камушков булыжниками играли - этого добра в Ерундеевом царствии вусмерть было. Развивало таково развлечение и разумственно, и физически також. Пыхтят, думают, веселятся. Увидал Ерундей сынов на подходе, спрашует:
- А что, сыны мои любезные, покаместь бесполезные, установили круг подозреваемых?
- Иксдентифицировали, батюшка, - брательники отвечают, - пустошит наше поле Птица Жареная, вся золотисто-румяна, с ножек жир капает, сама от свово виду слюни глотает. Да вот поймать мы ее не смогли - ловчее нас, шельма, оказалась.
- Ну, что ж, сыны, не сумели нахрапом взять, сумейте, сказать, стратегически действовать. Ступайте на поиски Птицы Жареной, да без нее не ворочайтесь, не то живо из царевичей в маркграфья разжалую!
Ну что тут делать. Кинули брательники жребий, выпало Антону чапать на восток, Варлааму - на запад, а Иван - вот добрым всегда так везет, - на юх и север. Постановили времь от времени пересвистываться, дабы друг друга не растерять.
Взяли Антон да Варлаам лучших коней с царской конюшни, хотел было и Иван тоже, да кончились кони, остался один ослик, старенький, горбатый. "Не расстраивайся, Иван, - ослик говорит, - жить мне мало осталось, но самой героической гибелью своей принесу тебе я пользу великую". Неча делать, уселся Иван и затрусил на осле в лес.

Едет он, едет, с братцами пересвистывается, приморился, слез с ослика, под дубом могучим спать пристроился. Восстал ото сна спустя часы, видит: нет ослика. Опечалился, пошёл в лес искать. Смотрит - у обочины косточки ословы и записка, самокопытно им написанная: "Прощевай, Иван-царевич, обо мне не тужи, сослужил я тебе, каково и предупреждал, службу верную".
Ну как не тужи. Добер был Иван-царевич. Опустился на флору местную, ослика опоминает.
Вдруг откудова ни возьмись серый вульф с отливом лиловым.
- Не грусти, Иван-царевич, съел я осла твово верного, да не по злобе, а просто белок моему организьму нужон. Да к тому и не досыти поел. Хотел и тобой закусить, да увидел, что добрый ты сильно, а добрых да покорных есть - какое удовольствие в том. Подсказал мне осел перед обедом твой ситуасьон, вот, готов помочь тебе. Только мне на всем свете и ведомо, где обретается Жареная Птица. Пребывает она в стране Эспаньолии у царя Спаниэля, сидит на сковороде, беспрерывно подогреваемой, чтобы свежесть-хрустящесть не терять, песни поет да радуется. Садись мне на позвоночник, мигом туды представлю.
Сел Иван серому вульфу куды велено было. И мига не прошло, как оказались они во дворце царя Спаниэля.

- Я тебя у входа подожду, - серый вульф гутарит, - а ты пропесочься на кухню, хватай Жареную Птицу со сковороды, да смотри - саму сковороду не трожь, беда будет.
Пропесочился Иван на кухню, схватил Птицу Жареную со сковороды (она особо и не возражала, кстати) и только улепетывать собрался, как на сковороду загляделся. И то сказать - утварь расписная, цвета хохломски, узоры хихонски да хахански, дно зеркально, ручка силуэтом носорога кочевряжится. Не утерпел Иван, взыграла в нем алчность велика, прикоснулся к сковороде. Что такое? Шумы, звоны, тревога химическа. Налетели на Ивана бодигарды царя Спаниэля, повлекли к самому.
А царь Спаниэль красив был, тута и спорить неча. Сам смуглый, черноглазастый, сказать, страстный, уши висят длинные, пушистые. Всем взял, да вот щека белой тряпицей обвязана с гербом государства эспаньольского.
- И как же тебе не ай-ай-ай, Иван-царевич, - вопрошает. - Воровать удумал. И вить вроде из фамилии телегентной. Гостил я о старом годе у батюшки твово, Ерундея, так весь текет соблюдался - кормил досыти, к жене не лип, царица так и вовсе благосклонности мне оказывала. Придется отрубить тебе за таково поведение то, откедова у тебя уши растут.
- Уж прости меня, царь Спаниэль, барабашка попутал, - расстроился Иван-царевич. - Неуж нельзя какое помягше наказнение нафантазировать. Я больше не буду. А как, кстати, здоровьичко твое, великий Спаниэль?
- Мучаюсь, грасиас, здоровьишко мое не очень, - Спаниэль ответствует, - вон, вишь, щеку обмотал: терзанья стоматологически спытываю. А лечиться, стыдно сказать, боюсь. Вродь и внешность брутальна, и все донны мачом зовут, а боюсь. Есть недалече отсюда у мово брата семиюродного царя Шпротугальского Асалибона борная, сказать, машина золотая, волшебная, таково безболезненно зубы лечит, в общем, предмет в моем хозяйстве совершенно необойдимый. Вот кабы достал ты машину эту борную да мне представил, я б тебя не только простил, но помимо еще и Жареную Птицу дал со сковородой впридачу!

Дал Иван честное царевичское, что раздобудет машину борную, вышел из дворца, сел серому вульфу на позвоночник и понеслись они в царствие Шпротугальское. Говорит вульф Ивану на всем скаку:
- Ну, слушай ты, алчное создание, борная машина у царя Асалибона в специальном шкапе хранится. Доставлю я тебя во дворец, прорвешься как-нибудь к шкапу, хоть с боями, возьмёшь машину борную да улепетнешь. И смотри - шкап не трогай, не то сызнова во что-нибудь влипнешь.
Вот пробился Иван к шкапу с боями, многих шпротугальцев поразил, открыл его, машину борную за тело схватил и только собрался улепетывать, как что-то дернуло его на шкап оглянуться. Замер Иван: шкап резной, полосандровый, одна полоса красная, другая вовсе малиновая, на трех ножках стоит, от веселости подтанцовывает. Не удержал царевич в узде алчность свою великую, протянул руку, дотронулся.
Ну, тут шум, звоны, воздушная тревога. Налетели бодигарды Асалибона, потащили царевича на расправу к царю.
Был царь Асалибон, чего греха таить, староват, но злобен. Сидел на троне, а перед ним на столике серебряном банки с консервами стояли, ну, шпротики там, сардинки, бычки в томате також. И мал-помалу Асалибон их ел, типа как семечки лузгают. Известно, страна морская, богатая на энто дело. Как одна банка, значит, с консервами, закончится, так слуга верный новую вспарывает. Когда-то один мореторговец поведал Асалибону, что через морееду сила его мужская поправляться будет. С тех пор и ел. Правда, проверить слова мореторговца досель не приходилось - брыкались донны от царя хужее лошадей. И потому лелеял Асалибон мечту обжениться и тем самым пользительность морееды проверить. Государству опять же польза, коль невеста с приданым территориальным найдется.
- Что же мне с тобой делать, Иван-царевич? - вопрошает царь. - Слыхал я об твоем отце Ерундее много неплохого. Да, видно, далеко фрукт-штрифель от древа пал. Придется тебя за попытку покражи к кодексу привлечь, жизни лишить. Жаль тебя, молодой ты, добрый. Ладно, готов распростить тебе вину твою неоплатную. В земле Глухнемландии у царя Доннертвиттера живет принцесса Брунгильда Отменная. Вот кабы ты девицу энту уворовал да ко мне представил, мож и оставил бы я тебя в живых. Да мал того, и борную машину отдал бы. Со шкапом. Зачем она мне сдалася, один зуб только остался.
Дал Иван честное царевичское, что с принцессой воротится, сел на серого вульфа и в Глухнемландию двинул. Вот на скаку говорит Ивану серый вульф.
- Слушай ты, жадина неслыханная, лежит принцесса Брунгильда Отменная в спальне дворца на кровати с балдахином. Я тебя во дворец доставлю, а ты ступай в спальню, хватай принцессу, да кровать с балдахином не смей трогать.
Пробрался Иван по-пластунски в спальню, схватил принцессу (она, кстати, и не возражала особо, даже, сказать, прижалась нежно). А уж и хороша она была: глаза зеленые, грудь высока, живот женственен. Одним словом, мечта царевича. Начал Иван улепетывать, да что-то заставило его повернуться. Видит - кровать с балдахином таково грандиозна: инхрустации золотые, лямуры с аферодитами порхают, постельно белье само лечь зовет. Потянулся Иван к кровати, хотел и ее с собой взять (домашний-то постельный горнетур ему уж давно поперек вкуса стоял), да только коснулся, раздался свист оглоушительный, бутто легион судей хвудбольных две тыщи офисайтов зафиксировал. Налетели бодигарды царя Доннертвиттера, повлекли Ивана на расправу-казнюшку.
А царь Доннертвиттер прям был и, как бы сказать, металлическ. Говорил обрывисто, резко, не будем скрывать, командно. Во руке жезл огнеральский, во рту стальных зубов полна челюсть.
- Стоять! - приказал Ивану, - Я спрашую, ты ответствовать будешь. Хотел покрасть Брунгильду Отменную?
- Хотел, но...
- Молчать! Кровать хотел стырить?
- Случа...
- Молчать! Признаешь себя виновным?
- Не зна...
- Молчать! Приговариваешься к смерти!
Тут царь Доннертвиттер вдруг тонус свой, сказать, смягчил и говорит.
- Есть у тебя шанс живу быть. В одном царстве...
Не выдержал Иван-царевич.
- Ах вы морды царские, - орет, - да до каких же пор я буду по свету колесить да ваши прихоти сполнять. И с чего вы расположили, что есть у вас граждански права таково над людьми измываться! Гони принцессу с кроватью и все тут, ишь ты, костыль ржавый!
Никогда никто так с царем Доннертвиттером не разговаривал. Раскрыл он рот, зубы свои стальные напоказ выставил, а слова молвить не может. Ну, пока туды-сюды, подхватил Иван Брунгильду Отменную, на позвоночник серому вульфу посадил, сам сзаду сел и поскакали они к царю Асалибону.
Жалко Ивану-царевичу с принцессой расставаться, злобному старцу такову прелесть отдавать. Да и чувства у них заиграли к тому ж, чего очевидное скрывать. А чуткий вульф и говорит:
- Как приедем к Асалибону, я улучу, сказать, мементо и в Брунгильду превращусь, а ты улизывай со всем барахлом, найми поблизь платформу ниськорамную и тикай. Я вас догоню.

Вот приехали они во-вторь в царствие Шпротугальское, Брунгильду Отменную с койкой на улице оставили, а сами к царю Асалибону прошли. Тот обрадовался, ажно сардинку изо рта выплюнул, чтобы с суженой поговорить. Серый вульф себя ну чисто по-женски вел - и очи тупил, и рукой от смущенья укрывался, и алел зорькой ясной, и любовь до гроба разыгрывал. Обольстил царя начисто. Простил Асалибон Ивана, выдал ему золотую борную машину со шкапом. Схватил Иван все да быстрее из дворца вон. Взвалил на себя еще и Брунгильду с кроватью, нанял платформу ниськорамную и как закатился со всех колес.
А во дворце вот что было.
Как кардинал Асалибоновский испросил царя, не хочет ли он взять в жены Брунгильду Отменную, царь, как положено, утвердительно ответствовал, и тута все глядят - святая Фатима! - невеста-то вульфом с серой мордой оказалась.
Ну, известно дело, у царя сердечный приступ, кардинал временно в психическую болесть впал, он-то раньше ни во что такое не верил, а гости да слуги такого деру дали, что обратно уже дорогу найти не смогли.
А вульф спокойно нагнал ниськорамник и побежал рядом. Прибывают они в царство Эспаньольское, а Иван уже и машину борную отдавать не хочет. И то правда, мож зубы захворают аль ишо чего. Чуткий вульф тут как тут.
- Вот что, Иван, - говорит, - превращусь я, как во дворце окажемся, в борну машину, а ты действуй как сердце велит.
Ну, оставили во дворе Брунгильду с койкой да борну машину со шкапом, приходят во дворец. Царь Спаниэль прыгает, ушами от радости трясёт. Ну, как же, теперь с жуванием проблем не будет.
- Спасибо, - говорит, - Иван, от таперича вижу я, что истинно ты царя Ерундея сын. Матушке привет передавай.
Выдал Ивану Жареную Птицу на сковородке, взял ее Иван и тикать со дворца. Подхватил Брунгильду с койкой и борную машину со шкафом, на ниськорамник погрузил и как пострекочет по проселку.
А во дворце, тем временем, подсел царь Спаниэль к машине и говорит:
- Ну, машинка, лечи мои зубки.
Смотрит, а ему в рот голова вульфа лезет. Что тут было!
Спаниэль в обморок и с тех пор заикался преактивно, что негативно отражалось на его успехах у донн. А вульф - давай бог ноги - за ниськорамником хрястнул, нагнал и побежал рядом.

Вот достигают они дворца батюшки Ерундея. Видят, из лесу брательники выходят - злые, раздраженные. Ну, как же, столько по свету шукали, а Жареной Птицы нет. Увидели Ивана, еще более разозлились - Птица тута, и Брунгильда Отменная, не говоря кровать с балдахином, машина борная, шкап и сковорода. Порешили убить братца-то. Да вульф серый с лиловым оттенком таково им показал - разбежались в разны стороны только их и видели.
Пришёл Иван во дворец, Ерундей с царицей Савской в радости великой (Иван царице от царя Спаниэля привет передал). Кровать с балдахином в спальню определили взамест старья, шкап с борной машиной - в медицинский какбынет.

И веселым пирком да за свадебку. Вульф там был, частушки пел, так все развеселились, что чуть было Жареную Птицу не съели, но по счастью вспомнили, что она внесена ЮНЕСКО в список объектов сказочного наследия.

Я там был, наелся плотно,
От блинов устала глотка.
Взял вина запить блины,
Да залил себе штаны.

-