Ну, чего хорошего может принести западный ветер? Одну хандру. Или две хандры. Больше даже он не может: хандры — они некоммуникабельные, больше двух не собираются. А потому западного ветра избегают: двое — уже много. Если у хандры есть хоть капля мозгов, она хорошо подумает, прежде чем, всё-таки, рискнуть и западный ветер оседлать. Если после этого обнаруживается, что он уже занят другой хандрой, начинается сложный, выработанный веками и строго регламентированный ритуал поедания. То есть, самопоедания, естественно. Хандра, которая самоест терпеливо, нудно, медленно и тоскливо, имеет шанс победить. Хандра же неопытная или, упаси боже, с фантазией - шансов полетать почти не имеет: увлекается и доедает себя без остатка, после чего со стыдом уползает отращиваться заново в какой-нибудь глубокой норе — сырой, тёмной и глубокой.
Однако бывают случаи, когда две хандры оказываются равнотусклыми. Тогда у них обеих есть шанс долететь докуда-нибудь ещё недоеденными, и в этом где-нибудь обосноваться. Впрочем, это уже из области преданий — а мне, как порядочной хандре, это неинтересно.
Я сидела на одном из последних листиков осины — жёлтом и сухом, дрожащем от порывов западного ветра — и хандрила, потому что у меня гипертрофированное чувство ответственности. Хандрила я давно и скучно. Внизу уже собралась толпа ёжиков, которым было понятно, что листик скоро оторвётся и полетит. Мне это тоже было понятно, и это заставляло меня хандрить ещё тоскливее.
День был не особенно плох — так, вполне обычный серый день.
Надо сказать, что, при всей своей убеждённости в скучности и ненужности всего сущего, я, всё-таки, не готова ещё перейти на новую ступень и стать депрессией. Мешает характер. Бороться с этим я не могу: это разрушило бы основу хандры — понимание, что всё бесполезно и глупо. Поэтому с характером я сосуществую, как бы, параллельно. Он там выдаёт что-нибудь, а я смотрю и хандрю — бесполезно... глупо... неинтересно...
Вот, и тогда — характер мой пытался отвлечь меня разными дурацкими выходками: то злился на стаю парнокопытных с крыльями, ровным клином летящих под облаками, за то, что они уронили нам с ёжиками на головы несколько точных рифм. То негодовал из-за одного из ёжиков, с важным видом и нараспев читающего остальным эти рифмы, приправленные философскими раздумьями о моей дальнейшей судьбе. То злился на лист, дрожавший всё сильнее, и в бешенстве прыгал у него на черенке. Я продолжала хандрить, тупо вплетая безразличие ко всем его выходкам в мрачное полотно тоски.
Конечно, как и следовало ожидать, лист не выдержал и оторвался, и понёс нас западный ветер — и лист, и меня, и мой характер...
Но оказалось, что нёс он не только меня. Ещё одна хандра, синюшная и скучная, летела рядом, так же, как и я, пытаясь не обращать ни на что внимания. Мы обменялись всеми положенными взглядами и начали самопоедание. И тут оказалось, что не одна я такая невезучая: у нее тоже был невозможный характер! Наши характеры стояли рядом и подбадривали нас аплодисментами и криками «Оле-оле». Это ужасно отвлекало. И меня, и другую хандру. Ритуал нарушался, правила не выполнялись. Характеры совсем обнаглели от безнаказанности, объявили себя «фанами» и начали драку. Надо было что-то делать.

- Надо с ними что-то делать, - сказала я той, другой.
- Представляешь, как я с ним намучилась, - пожаловалась она.
- Ещё как представляю... Похоже, не видать нам высшей ступени депрессивности, - сказала я и с ужасом поняла, что, пожалуй, меня это радует.
- Давай слезем, и займёмся их воспитанием, - предложила она и первая спрыгнула

Я, конечно, спрыгнула за ней: характеры уже так разбушевались, что уворачиваться стало просто невозможно.
Мы летели сквозь влажный бодрящий воздух вниз, к золотому лесу, обмениваясь иногда парой слов, а за нами, с уханьем и визгом, неслись наши невоспитанные характеры и тоже обменивались — тумаками.
А потом началась другая сказка.

(2013?)