Всю жизнь я прожил на краю волшебного леса. Он совсем не большой, куда ни глянь – везде просвет. А с виду похож на любой другой – обыкновенный смешанный лес: осины да березы. Иногда попадаются елки – изящные и пушистые, они любят сбиваться в кучки, как болтливые подружки. Встречаются и дубы-одиночки, кряжистые и гордые, с кружевной листвой, пронизанной солнцем. И только один раз я увидел сосну – царицу над всеми деревьями. Ее ровный, как мачта, красноватый ствол устремлялся вверх, а крона шумела так высоко над головой, что казалась морем, катящим волны где-то за гранью сознания, там, где вокруг облачных рифов плещется небесная синева.
Зимой голый, под серебряной снежной накидкой, роскошно-золотой осенью и расцветающий весной, пахнущий свежестью и хвоей – он такой, какой есть, всегда был и будет таким. А я прихожу в него гостем, вероятно, незванным, но лес ведь не прогонит и не пожалуется. Я не знаю, рад ли он мне или только терпит мое присутствие. Но стараюсь не шуметь, ступать осторожно и дышать потише, чтобы, не дай Бог, не спугнуть какую-нибудь зверюшку, птицу или белку, или не наступить на жука. Я всегда брожу только по тропинкам, удивляясь, кто их проложил – еще ни разу мне не встретился во время прогулок ни один человек. Зато он полон сказок, мой волшебный лес. Может быть, для вас это просто шишки и желуди, или березовые чешуйки, или древесные грибы. Или цветок, пробившийся сквозь бурую листву и раскрывший хрупкие голубые лепестки. А для меня это чудо из чудес. Стоит на самую невзрачную шишку взглянуть по-другому, и можно увидеть в ней свернутую спираль жизни. Потяни за ее кончик – или как-нибудь по-другому спроси, и она раскроется, и начнет рассказывать. А тебе останется только послушать, а потом записать. И ты прослывешь сочинителем и фантазером. Тебе это нужно? Если да – то добро пожаловать в волшебный лес. Только смотри, не заблудись, потому что он коварен.
В нем очень много тропинок, переплетенных, как паучья сеть. Они, вроде бы, и не одинаковы – но попробуй запомни все эти повороты, подъемы и спуски, пни и поваленные стволы, и простертые над дорогой еловые ветки, моховые полянки, и крошечные ручьи... Заросли орешника, пятна голубых пролесок или белых ветрениц, или солнечных первоцветов, и большие, мшистые коряги... Да мало ли в лесу всяких примет.
И вроде бы, я исходил их все вдоль и поперек, эти тропинки, изучил, как страницу в букваре, и все равно иногда теряюсь. Кружусь на месте, иду и упираюсь в забор или в скоростную дорогу. Возвращаюсь по своим следам – и все равно попадаю не туда. Я озираюсь по сторонам и не вижу выхода – и в эти минуты мне чудится, что сам лес пробрался мне в голову своими зелеными пальцами и что-то в ней изменил.
А потом оказывается, что это, действительно, так. Вернее, сбиваются не только какие-то неведомые настройки у меня в мозгу. Меняется окружающий мир – а это еще страшнее. Я могу вернуться из леса и увидеть, что стены моего дома окрашены в другой цвет. Были, например, белыми, а стали желтыми или розовыми. Или черепица на крыше из красной сделалась черной.
Однажды я целых полчаса блуждал по лесу, а когда пришел домой, мне навстречу выбежала незнакомая собака. Огромная и черная, она дружелюбно виляла хвостом и, становясь на задние лапы, передними вспрыгивала мне на плечи и норовила лизнуть в нос. Ну и страху я натерпелся в тот день! Она еще какое-то время пугала меня, а потом я привык, тем более, что пес оказался очень добрым. Его, между прочим, звали Роланд, и мама утверждала, что он живет у нас уже много лет и практически меня вырастил. И правда, лучшей няньки я бы себе в детстве не пожелал. Сильный, преданный, в моем присутствии он превращался в плюшевую игрушку, в мохнатый коврик, в горячую печку, в товарища по играм, в молчаливого друга. Когда мне было больно – он утешал. Когда весело – радовался вместе со мной. А после моего очередного похода в лес Роланд исчез – именно тогда, когда я его почти полюбил. А родители клялись и божились, что у нас никогда не было собаки.
После этого случая я стал гулять осторожнее. Доходил до конца тропинки – и поворачивал обратно. Заблудиться таким образом было практически невозможно. А как мне хотелось иногда свернуть куда-нибудь в сторону или углубиться в кусты, под полог сияющей изумрудной зелени. Набрать осенью грибов, а зимой слепить в стороне от дорожки одинокого снеговика. Тропинки манили, а в душе шептала надежда. Что если Роланд вернется? Или произойдет еще что-нибудь хорошее? Увы. Мир полон доброго и злого волшебства. Но мы верим прежде всего в доброе. Особенно в детстве. Да и потом – тоже.
Юность – время нервное и тревожное. От благоразумия не остается и следа, привязанности слабеют – и тебя шатает, как березу на сильном ветру. Клонит почти до земли, а бывает, что и ломает. Как-то раз я отправился в лес свободным и холостым – и гулял до заката, до кровавого свечения на верхушках елей. До шафранного неба, в котором плавала бледная, как тающий лед, гигантская луна. Почти до темноты. А ночь в лесу – это ужас, который я никому не желаю испытать. Это отчаяние и чернота, и разверзшийся космос под ногами. Но мне посчастливилось. Я отыскал, наконец, дорогу и вышел из леса – а дома меня ждала ласковая жена. Я понятия не имел, кто она и откуда взялась. Как ее зовут, и где мы познакомились. И что обещали друг другу. Я даже не знал, женился ли по любви или по какому-то расчету. Но она накормила меня ужином и легла со мной в одну постель, и, как только я коснулся ее тела, сиявшего ярче луны сквозь тонкую ночную рубашку – все остальное уплыло в туман. Все, что было до и могло быть после – сделалось неважно. А через девять месяцев родилась наша дочь.
Я не стану ее описывать. Да и что можно сказать о маленькой девочке, о красивой малышке с глазами большими и ясными, как у меня когда-то давно. Скажу только, что привязался к ней – больше, чем к жене, больше чем к псу Роланду или к покойным теперь уже родителям. Она стала моим талисманом, ангелом, распростершим крылья над моей жизнью. Сколько сказок принес я ей из волшебного леса. Сколько удивительных историй. Сколько цветов, сколько звезд, сколько света расплескал у ее ботиночек. Я набирал для нее пригоршни сладких ягод. И лишь слегка запнулся на древесном корне – всего на одну минуту. Нет, на одно единственное мгновение, и небо качнулось золотыми облаками, и на полшага сдвинулся в сторону от тропы черный, рогатый пень. Я поспешил домой, слегка напуганный, но все, как будто, оставалось по-прежнему. Все лежало или стояло на своих местах. Разноцветные плюшевые зайцы на кровати, поверх одеяла, книжная полка, шкафчик с девчачьей одеждой.
- А где Лара? – поинтересовался я у жены.
Но та посмотрела на меня как на слабоумного.
- Как это где? В Гамбурге, конечно!
- В Гамбурге? – пролепетал я. – А что она там делает?
- Учится, - ответила жена, все сильнее удивляясь.
«Чему учится? Почему в Гамбурге? Ведь это так далеко!» - хотелось мне спросить, но я прикусил язык.
«Она же еще маленькая!» - чуть не закричал я, но сдержался.
Не было смысла спорить. Все перепуталось, карты перетасованы и розданы по-новому. И вроде бы не трагедия – уехать куда-то на учебу. Хотя бы и далеко, пусть бы и в Гамбург. Но я так ни разу и не увидел свою дочь с тех пор. Она исчезла из моей жизни, словно никогда и не была в ней. Не писала и не звонила.
Я дал себе слово не ходить в волшебный лес. Но все-таки пошел, и случилось страшное. Вернее, я так и не понял, что именно стряслось, пока я блуждал, спотыкаясь, в паутине тропинок. Совершил ли я какую-то подлость, предал кого-то, жестоко солгал, стал ли жертвой какого-то мерзкого преступления? Но во всех взглядах, устремленных на меня, теперь читались отвращение и жалость. А жена спала, отвернувшись к стенке, и шарахалась от моих прикосновений. Позже она и вовсе перебралась на диван в гостиной, забрав с собой мое любимое одеяло. С того дня мы почти не разговаривали, а встретившись случайно глазами, стыдливо опускали головы.
Нет ничего гаже вины или беды, о которых не знаешь и не смеешь гадать. А если все-таки начинаешь строить догадки – они чудовищны. Но я боялся спрашивать, что случилось, что сделал я или что сделали со мной, сомневаясь, смогу ли жить с этим ответом. Я страшился его больше, чем отчуждения в глазах любимой, чем холодной постели, чем шепотков соседей и коллег за спиной.
Полгода я терпел, понемногу размышляя, на какой осине удавиться. Но ничего не мог решить. А потом – отправился в лес. Я не взял с собой веревку, ушел налегке, мечтая лишь об одном – отдаться на волю судьбы. Ну не может она быть так жестока, убеждал я себя. Поиграла – и хватит. Верни мне – меня, очень тебя прошу. Я брел без цели, наугад, и деревья становились все гуще, а дорожка истончалась, зарастая корнями и утопая в палой листве. Стояла поздняя осень, и мелкий холодный дождь моросил сквозь пустые кроны, и ветер гудел между стволами, как в аэродинамической трубе. Я устал и замерз, и окончательно заблудился.
И вот тогда, уже совсем отчаявшись – я встретил его. Единственного, кроме меня, человека в волшебном лесу. Не молодого и не старого, но светлого лицом. Он сидел на пне под березой, запрокинув голову и ловя губами редкие дождинки.
- Пожалуйста! Помогите мне вернуться домой! – бросился я к нему. – Я не понимаю, что происходит. Не знаю, где я. Жизнь проносится мимо, как скорый поезд. А я даже не успеваю увидеть, что промелькнуло в окнах.
Он приблизился и обнял меня – тепло и крепко, как отец, как любовник, как мудрый и сострадательный учитель.
- Не надо тебе никуда возвращаться, - сказал, указывая на пенек. - Садись... Я расскажу тебе все.

*** Из серии "Сказки волшебного леса":
"Волшебный лес" - "Кто ты?" - "На этом самом месте" - "Меховые шкурки" - "Озерный кот" - "В зеленом свете" - "Как осенние листья"