Пойдём туда, где моря слышен шум,
увидишь — приближается стихия,
но там волна — спаситель вольных дум,
их Вишну, благодетель и мессия.
Пойдем туда, где будем без одежд,
где мы с тобой — осколки рая,
где ангелы несбывшихся надежд,
всю жизнь на плёнку проявляя,
отматывают кадры фильма вспять—
желания стремительным потоком.
И дни другие мы начнем опять
без тени лжи, сомнений и упрёков

/2012/
/банальный стиш, который дорог автору/

На свет явиться кем-нибудь простым
и, как кулик, хвалить своё болото.
Здесь пить и есть — ни в чем не знать нужды.
И размножаться каждый день. В субботу,
к примеру, ждать дождя с тоской.
Мечтать о жизни иногда снаружи.
Хотя, что толку, сверху микроскоп,
а ты амёба из весенней лужи.

Стоит громадина — панельный дом,
каких достаточно в любом районе:
фасад унылый, и типичный двор,
и пёстрая одежда на балконах.
Стою напротив и гляжу в глаза
оконные — знакомые до боли.
На первом вон белеет органза,
как парус, там жила подруга Оля.
А ближе к небу проживал старик
худой, на третьем этаже — полковник
(дом сотрясал его призывный рык).
И во дворе лелеяла крыжовник
Светлана Алексевна (из восьмой
квартиры) с постоянно кислой миной,
как будто бы хранила за щекой
горсть ягод. А на пятом — дядя с псиной...

А кто ещё? Да эти или те,
которых и не вспомнишь, не узнаешь.
И я с четвёртого всего лишь тень,
мелькающая в окнах временами

Здесь облака — на потолке лепнина,
пылает солнце — лампа Ильича,
а на лужайке, что ковёр, картина—
бабуля в окружении зайчат.

Один — с облезлой краскою, кондовый.
Второй — весь в каше, с дырочкой по шву.
А третий, издыхая, вторит снова
фальцетом: айлавью,...лавью, ...лавью.

Четвертый, если честно, то не заяц,
но всех других собой давно затмил.
Хохочет, и от бабки убегает,
и изучает мир