Рельефный, возмутительно живой и столь же неприлично многогранный, он выглядел как гамбургер с икрой – до колики завидно. Только странно, что жизнь его при том не задалась как надо, а местами не случилась и вовсе, встречным хуком «селя вас» отправив «селя вы» в глубокий минус. Увенчанный апломбом, он не знал, что лавры заслужить всегда труднее, чем просто их добиться, а цена тем планам, что на год вперёд имеешь, – копейка, если завтрашний твой день при этом не расписан по минутам. Не знал. И всё пытался через тень свою перемахнуть. Ведь это круто: понять, насколько был ты обделён, однажды получив чего достоин! Понять, что у завистливых сторон хоть на́ день, да смягчились обертоны.

Затем, чтобы носить с утра очки, быть умным недостаточно – вдобавок и видеть надо скверно. Но учить он это не хотел, считая главным другое: убедительней всего минутность продолжительного века обычно иллюстрирует не слог, а бешеный галоп секундной стрелки. И это помогало. Пусть не быт украсить, но уж точно не подохнуть от скуки – по-любому лучше жить безумно тяжело, чем очень плохо. Единственное – статус сироты подтачивал карт-бланш его с годами, вначале наложив на все мечты табу, а следом – вето и на память. Ни матери не видя, ни отца, он искренне надеялся когда-то на преданность сестры хоть, но и та рехнулась от каратности брильянтов. И шлюзы дали течь… И вышел пар. Ведь стойкость – это признак человека. А он всего и был-то божий дар какой-то. Был талантом. Все коленки стерев да израсходовав язык, он понял, что никто его ни слышать, ни видеть не желает – вот и сник, как никнет жеребец, почуяв дышло.

Но смерть ни за понюшку табака,
как водится, обжаловала гордость,
приют ему достойный отыскав
в копилке глухоты людского рода.