А сколько правды в капельке смолы,
которая под зубьями пилы
теряет цвет, мутнеет и крошится?
Ей этой правдой мир не заслонить,
не свить металлом порванную нить
и не сверкнуть слезинкой на ресницах.

Она права, живая на живом,
пока течёт, рождённая стволом,
врачуя на шершавой коже раны,
хоть путь её по трещинке коры
нетороплив и светел до поры,
когда застынет корочкой багряной.

И эта правда шире всех границ,
прозрачней хрусталя и звонче птиц,
прочней и крепче стали и бетона.
Она сама – и тлен, и благодать,
её нельзя ни спрятать, ни продать,
поскольку не придумано закона,

которым можно взять и запретить
смоле увечья каплями лечить
и умирать на вылеченном теле,
чтоб эти капли не пропали зря
и тёплыми слезами янтаря
в пустых глазницах времени желтели.