В облупившемся городе нет фонарей.
Ходит вечером дворник, в руке держит свечку.
Покосился у храма ветшалого крест.
В нос гнусит пономарь о супружестве вечном.
Церковь, с нею Христос, замыкая круги,
создают энтропию, всех шлют в бесконечность.
Этот бред сотни лет всем ломает мозги,
но опять - Он и церковь - в фате подвенечной.
Методично часы медь прессуют на лоб,
покрывая личину фальшивою маской.
Время - чёрных копателей, скулы свело,
но нудит пономарь и в душе зреет аспид.
Укусить, разорвать на клочки и в дерьмо
сунуть кое-кого, показали бы пальцем.
Тонет зарево в окнах ослепших, не смог
город выдержать свадьбы, на зоны распался.
Скалит зубы забор, псы хрипят на разрыв.
Ночь обеты сняла, торжествует свобода.
Но кураж-то каков от смертельной игры?
Это - проза судеб, не сопливая ода.
Помолились, шабаш - время драки пришло.
И естественен выбор: кого убиваем?
Слабых верой, - неверие идолу - зло.
Пусть кому-то на миг ад покажется раем.
Сладко, кровью напившись, завыть на луну.
Но в проломе души - под застывшей коростой
плачет, маму зовёт, кто ж не может уснуть?
Пожалеть? Разве жалость - не глупая роскошь?
Дворник умер. Смерть до смерти в пьянь влюблена.
Пономарь - с колокольни, был слух оступился.
Тёмен город без свечек - в объятиях сна.
В город ночи неслышно входили убийцы.