Во-первых, пятница. Неистово пекло;
мой крик пронзил оконное стекло,
и воробьёв отряд сорвался в рощу.
Держала натиск ора чудо-ель.
Забиты нос, глаза. Кругом – тоннель.
Все тридцать семь запутанных недель
я шла на Свет, к стихам своим на ощупь.

... От воспаленья лёгких, во-вторых,
я умирала; пьяный в стельку дрых
дежурный врач – студент-неонатолог.
А дед Петро – загадочный, чудной –
кропил меня "священною" водой,
забрав из отделения домой,
но к Свету путь был бесконечно долог.

… Зиме в угоду снег не раскисал;
предшкольный год. Шагаю в детский сад:
за ручку держит дядя Вася – крёстный.
Я помню визг и странный, жуткий скрип.
Потом в глазах «бенгалками» искрит,
а темнота глотает дядькин хрип
и светофор, мигавший в перекрёсток…

… Но вот и Света яркий абажур:
приходит счастье – замуж выхожу.
Тут Мендельсона посчитаем – в-третьих.
И жизнь – малина, шоколад, ковры…
Да были люди – искренне добры:
копали ямы днём, а ночью – рвы,
с утра носки вязали, ночью – сети.

Не стала ждать, когда же пригласят:
легко и просто в них попалась я,
в десятке робких, но в числе упёртых.
Ушёл в ребёнка материнский страх.
… Шумел камыш, а старшая сестра,
забыв про стыд, прижалась у костра
к супругу моему – теперь в-четвёртых.

Увы, не в-пятых дело тут совсем:
что дал Господь – я выпью то и съем.
Но с каждым днём сдают помалу нервы.
… В один и тот же не войти тоннель,
но слышу воробьёв и вижу ель.
А новый день качает колыбель,
и всё начнётся снова. Здесь – во-первых… .