ЕЁ ДУША

Её душа, беззвучно встрепенувшись
и отыскав в безбрежности прореху,
и своему чему-то улыбнувшись –
хотя, наверно, было не до смеху –
вонзилась иглами немых созвучий
в прозрачный шлейф безудержного ветра,
делясь причиной неблагополучий
с природой окружающею щедро.

Беззвучный крик Её души кручинной
пророс вдруг в шёпоте весны нарядной
и воркотне беспечной голубиной,
и скрипе гусеницы шелкопрядной,
и шелесте дождя неумолимом,
в далёких криках журавлиной стаи,
летящей в высоте неутомимо,
и даже в скрежете ночных трамваев…

Но время вспять… Душа Её вернулась.
Её дитя под сердцем шевельнулось.

ПРОЩАНЬЯ ЧАС

Обит парчой-глазетом гроб,
слезами горькими облит.
Одета в голубой салоп,
красавица в цветах лежит.

Венец на потемневшем лбу,
улыбка Моны на лице.
Кляня несчастную судьбу,
муж нервно курит на крыльце.

Родня на стульях, Мендельсон
звучит в безжизненной тиши.
Колоколов далёкий звон
за упокой Её души…

Стоят и плакальщицы. Три.
Стоят с платочками в руках
молчком у боковой двери.
Желтеют буквы на венках...

...Закончился прощанья час,
и катафалк уж у ворот...

Такое каждого из нас
когда-нибудь, мы знаем, ждёт…

ВЫСТРЕЛ

"А счастье любит тишину…"
Красиво сказано, не так ли?
Любил горяночку одну
в ауле диком в старой сакле…

В аул уже пришла весна,
но пики гор в одежде снежной.
Какая ночь!
И тишина…
Чуть слышный шёпот, хрупко-нежный
на непонятном языке,
но переводчик нам не нужен.
И жилка билась на виске,
и я был чуток и послушен.

Была горянка сиротой,
а я кавалерист проезжий.
Я попросился на постой
на ночь одну…

Средь гор безбрежий
к скале прилепленный аул…
Мой эскадрон искал приюта.
Он получил его, уснул…
И ночью вырезан был люто.

А девушка меня спасла.
Она была отнюдь не робкой
и от погони горной тропкой
меня в ущелье увела.

...Мы долго шли, потом расстались
промозглым утром у ручья.
И на прощанье целовались
до немоты, до забытья…

И я ушёл… Её оставил
на берегу ручья одну...

... Далёкий выстрел окровавил
рассвет, любовь и тишину.