все было так, что стол сервировал
изысканнейше щедрый ресторатор.
Развал фруктовый, выложив - не прятал:
прозрачный виноград, айву, овал
нежнейшей спелой дыни. Пировал.
Витийствовал июнем под Вивальди -

мельча смычком: гундосо напевал и
мушиным хором славил аромат,
мохнато, хоботково - залезал,
бесцеремонно, нагло, похотливо;
и брюхом изумрудного отлива -
ронял себе подобных в пармезан.

Пригнувшись, в опасении от ос
мгновенным жалом метящих живое,
среди колбас и йогуртовой вони
нутро арбуза - познавал взасос.
Став арлекином смазанной губы -
был жадно быстрым, жалким и нескладным:

рвал колбасу, рычал, стонал и плакал.
Не ведая возможности убить -
контейнера жужжащий сочный мир:
иллюзион вне времени и платы
и - как художник, думая о главном,
был недоступен, голоден, немыт.

Немые капли били о металл.
Омыли плоть и кровь. Бежали ало
по лицам помидоров, кто-то жалко
великий...Небом. Прорвы. Танцевал.

Однажды был обычный летний день.
Несло прокисшим хлебом от помойки.
Сквозь краски - не дыша, несвеже ойкнув
Скорбила, натюрмортом, пищи тень.