Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли

Из мрака время кроит фантомы: дворец ночами печально тих, в огромных залах, уныло-тёмных, оно забыло, куда идти. За нежной приторностью майолик таится боль переживших жизнь. Вдруг – то ли стон, то ли эхо: "...олли..." Прохладный ветер... Летит? Бежит?
"...лечу? бегу? что в окне за город... как сквозь туман узнаю его – Санкт-Петербургский столичный норов в дожде и ветре над сталью вод... я здесь была... шепчут злые лица, что ты не знатен, да и женат... и говорила императрица о том, что лучше тебя не знать, что Александр был тобой обманут, что отступление – наш позор, что Пётр Иванович сильно ранен, а от тебя отвернулся двор... мне все сулили другую долю: детей, супруга, уют беречь – а мне бы знать, что ты жив, не болен, считать мгновения редких встреч... а Саша Пушкин, он вольнодумец, но чтит героев... он был убит..
Я помню... Боже... Ты умер, умер! А я осталась – тебя любить. Потом был взлёт господина Дова, и я ждала столько долгих лет. И смерти нет – возвращаюсь снова: смотреть, тоскуя, на твой портрет..."

...Чужие судьбы, чужие битвы, посмертный слепок чужой беды, и вдруг мне чудится взгляд любимый – как крик, как подлый удар под дых, и снова боль, каждый сон отчаян, я, задыхаясь, к тебе бреду и просыпаюсь в поту, крича, и – бессильно плачу в своём аду.
Не дай мне, Бог – бесконечно верить, бежать с фантомами в темноте.
Не дай мне – помнить свои потери, раз Ты не можешь вернуть потерь.