— Раз-два-три…
снова память туманом проклятым
затянуло.
Николка, Ариша, Ванятка,
Вася, доча… коса и белёсая чёлка…
Ох, умаялась… много — мальчишек, девчонок…

Пять-да-шесть…
будто жёрнов, толкаются мысли,
тяжело и со скрипом — цепляются, виснут.
Кто считать обучил-то?.. Высокий, с бородкой,
с добрым взглядом, с улыбкой лукавой и кроткой.
Клали камешки в ряд огрубевшие пальцы…
Вечер, нитки, иголка и ткань между пяльцев —
вышивала ему рушники и рубахи…

А у речки свежо.
Ошалевшие птахи над землёю — к дождю.
Что ж я тут, а не дома?!
Взгляд голодный, чужой — он горяч до истомы,
и пуста голова. Невесомо и сладко.

Нету мочи рядить, к бесу думы, догадки.
Раз-два-три…
три-два-раз…
Жжёт внутри —
пей!
Сейчас…
• • •
Взмах руки, на клинке полыханье пентакля,
вой и всхлип, и росою багряные капли
на траве.
— Август-Август, пацан неуклюжий!
Погоди-ка... а думал — меня ты не слушал,
ведь неплохо затеял — рассыпались чётки,
отвлекли окаянную бусины счётом.
— Ай, за что по затылку? Успели ведь, хватит!
— В чём ошибка, малец? Пересказывай внятно.
— Шёл посуду помыть, вот и всё. Понял, понял:
меч не взял, со стоянки под месяцем полным
в одиночку убрёл. То ж она, упыриха?
— Да… По сёлам окрестным наделала лиха.
И искать не пришлось — словно мышь на приманку, запах детский учуяв, примчалась, поганка.
— Ты… меня…
— Ну, а что? Сам полез на рожон-то.
Обойдётся, надеялся я. А резонов —
целых семь. Семь ребяток — о ком знаю точно —
жертвы нежити жадной. И ро́дную дочку,
Василису свою, осушила до донца…
Спи, герой.

Тишина.
Предосеннее солнце чуть окрасило небо.
Щеглы без боязни на опушке поют.
Видно, день будет ясным.