Ворон каркнул: "Никогда"
Эдгар По

Как-то ночью, в час с полтиной, я слонялся по гостиной,
Возбужденный скарлатиной ум кошмары рисовал.
Вдруг услышал: туки-туки, затряслись от страха руки,
Взял две ноты на дудуке и хотел бежать в подвал.
"Это, верно, бяки-буки, - я подумал и упал, - Или злобный барибал"

Лоб горел в огне болезни, лезли в мозг стихи и песни,
Словно платье на невесте, шевелился тонкий тюль,
Стены начали сближаться, было дико и ужасно,
Потолок пошел снижаться - я кричал не потому ль?
"У меня, увы, ни шанса," - я подумал и уснул,
Сунув голову под стул.

Я проснулся в два пятнадцать - кто-то в дом хотел прорваться
То ль подбором комбинаций через кодовый замок,
То ли с помощью отмычки, то ль ногою по привычке,
То ли это электрички проносились на восток -
Я в огне понять не мог...

Вновь очнулся - пол в кефире, я подумал об Эсфири,
Той, что я в прямом эфире не увижу никогда.
Той, пред кем вина огромна, та моя Эсфирь Петровна,
Что назад три года ровно, покидая навсегда,
Утешала: "Не беда".

Помню, я сидел у койки и долдонил: "Будем стойки",
А Плутон ее на тройке дожидался у дверей.
И она, об этом зная, встала на ноги босая
И, последний взгляд бросая, прошептала: "Не жалей.
Бог не должен ждать людей"...

Снова стук. "Привет, приятель",
(мне послышалось "предатель"),
И в окно влетает Дятел из мистических лесов.
Голова покрыта кровью, фрак старинного покроя,
Невеселого настроя плюс цепочка от часов -
Всё же лучше хищных сов

Он уставился устало так, что сердцу больно стало,
Подпустил во взгляд металла, испустил короткий звук.
Полетал вокруг немного, налетел на томик Блока,
И, оправившись от шока, по гостиной сделав круг,
Шумно пал на ноутбук.

Я поднялся из-под стула, на полу меня продуло,
Я горел, как некто Бруно или некто Жанна Д'Арк.
Дятел сильно и сурово стукнул в клаву, стукнул снова,
Я сказал, что это клёво и что это божий дар.
В голове пылал пожар.

Я от Дятла ждал ответа, сколько мне бродить по свету,
Подчиняясь воле ветра, погруженному в тоску.
Дятел клювом бил по клаве - появилось на экране,
Не сочтите словом брани, жирным шрифтом: "тумукьщку",
Это слово - "тумукьщку".

Снова вспомнил взор Эсфири, чуть не сделал харакири,
Но взглянув на вещи шире, осознал, что не смогу.
"Дятел, кончится ль страданье или вечно наказанье?"
Он, пронзив меня глазами, - так и надо дураку! -
Напечатал: "Тумукьщку".

"Птица, каждую минуту я мечтаю про цикуту,
Никогда не позабуду, как травился мышьяком,
Но не дали смерти боги, я пришел в себя в итоге,
Лишь слегка болели ноги и чуть-чуть - под языком.
Излечился молоком.

Каждый вечер к телефону вызываю Персефону,
Чтоб узнала у Плутона, как живет моя Эсфирь.
Только Цербер коммутатор трехголовым кроет матом
И кричит: "Чего те надо, кривоногий нетопырь?
Персефона ест зефир!"

Дятел мой, вещун крылатый, ты судьбы моей глашатай,
Умоляю: напечатай не спеша, не на бегу,
Скоро ль я Эсфирь увижу над землею или ниже".
Он позвал меня поближе и отстукал: "Тумукьщку".
То же слово "тумукьщку".

В этом слове смысл зловещий, расплылись от жара вещи -
Я кричал кому-то: "Резче!" и пытался щурить взгляд.
В горле скреб микроб безбожно, все казалось безнадёжно,
Дятел ввел неосторожно прямо в сердце сильный яд.
Я вскричал: "Не надо, брат!"

С той поры в моей гостиной ходит Дятел, строгий, чинный,
Посылает сон глубинный в безутешную башку.
В нем Эсфирь, мой ангел света, что покинула планету
И которой больше нету и не будет тумукьщку.
Нет, не будет. Тумукьщку!