Первоисточник вдохновения:

Большая элегия
© Царевич Александр

Одному поэтическому сайту…Но! Все события и персонажи вымышлены. Любое сходство с реальными событиями и людьми случайно.

I.
Туда, в одном унылом декабре,
Доставили меня по первопутку…
Свой срок в филологической тюрьме
Я отбывал за мелкие проступки:
[Стихи утяжелял квадратной скобкой
И как попало рифмы расставлял]

Я в жизни видел много разных тюрем,
Но мне довольно сносно было в этой:
Проветренные камеры пусты,
А в одиночке – чистая постель.
На полках – книги строгими рядами,
В оригинале Кафка и Шекспир.

Кормили, правда, как в любой из них,
Однообразно: пресный Даль на завтрак,
Ефремовой трёхтомник на обед,
Сонет на ужин – твёрдый, как подошва.

II
И каждый день я вздрагивал, когда
Гремел ключами строгий надзиратель.
Нас приводили в полутёмный зал,
По ноутбуку каждому вручали,
Чтоб мы писали длинные стихи.

Формально ничего не возбранялось:
Верлибры, палиндромы, хокку, но,
Едва немного отклонялись строки
От верного классического курса,
Хозяин появлялся сразу. Тем,
Кто ритм и рифму благостные рушил,
Он лил в бокалы тёплую бурду –
Коньяк с одной звездой. Гертруда, пей!
– он говорил. Гертруды, каясь, пили,

И Гамлеты, чего уж там… Вообще,
Он парень – неплохой, наверно, был,
хоть я не понимал его ироний,
да и в глазах – коровьих и бездонных
Не виделось ни радости, ни боли –
Лишь точных рифм блестящее стило.

III
Я ночью, лёжа в камере, смотрел
На трещину, ползущую по стенке,
и засыпал. Увы, не снились мне
Дыханье моря, женские колени,
А только зал огромный, стеллажи
С хрустальными громоздкими гробами,
В них безнадежно, беспробудно спали,
Да-да, стихи хозяина тюрьмы.

Я гладил гроба мертвенный хрусталь,
Как на бокале, оставлял дыханье
Своё, и мне казалось, оживали
Стихи… открыв красивые глаза,
Шептали что-то,
Но звучало грозно: «Нельзя!»

IV
Обычным утром – в шляпе и плаще
Я из тюрьмы таки досрочно вышел,
За поведенье сносное, за то, что
Пообещал вообще не рифмовать.

Весной дышало море. Корабли
По небу мандельштамовскому плыли
На юг, и даже каменные львы –
[которых сроду мясом не кормили],
От солнца жмурясь, выгибали спины,
Натачивали когти о гранит.

Я пиво пил, вгрызался в шаурму,
Смотрел на мир – до одури прекрасный
И жизнь, за всю бессмысленность и праздность,
За рифмы, за безрифмие, за ммуу-
- жание своё, за новый пыл…
И даже за тюрьму – благодарил.[/i]

Душевный отклик:


Ода себе, любимому - соответствующего размера

Одному поэту голубых кровей… Все события и персонажи всамделишные.
Любое сходство с реальными событиями и людьми умышлено.

I.
В одном зело унылом декабре
Я тут явился миру - как мессия!
Явился злым, но сразу подобрел:
Толпа уже автографы просила.
[Пришлось покруче выбрать аватарку -
Не падать же лицом дебелым в грязь!]

Я в жизни видел много разных сайтов,
причем на всех базарил молодецки,
Пытаясь, как и все, существовать,
Рифмуя строки с горем пополам.
Господ и дам нещадно «разводил» я,
Почти как мой предшественник Шекспир.

И с барского царского плеча им раздавал
Намеки на известность и на опыт,
Мол, был практически на небо вхож,
Чем вызывал овации и шепот.
[пардон за рифму, вылезла сама]

II
И каждый раз тащился я, когда,
Раззявив рот, очередной читатель
Меня с благоговением читал,
Записывая в книжечку цитаты,
Чтоб после их в стихах употребить.

Наружно я был скромным и смиренным,
Но мой бунтарский дух внутри кипел,
Поскольку не приемлю вовсе рамок
И прочих всяких разных заморочек,
Покорный лишь Перуну одному!
Верлибром жег я жалким смердам души,
Им лил в бокалы тёплый самогон
И говорил, французский, мол, коньяк!
А те икали, но послушно пили.

Хозяин был парнишкой неплохим,
Хотя царям, конечно, не чета.
Его я даже сделал панибратом
и по плечу похлопывал частенько.
В моих глазах невинно-васильковых
сплошная снисходительность цвела.

III
Я ночью спал и видел дивный сон:
Хозяин, будто клоп, ползет по стенке,
а я его десницей царской хлоп!
И он не пляшет больше летку-енку,
А только лапкой сломанной сучит -
Безрадостно, безмолвно, безнадежно.
А я, не просыпаясь, умираю -
От смеха, вплоть до самого утра.

Признаюсь, хохотал я не всегда -
Случалось, снились ночью и кошмары:
Смеялся кто-то надо мной, любимым,
Да так, что аж закатывал глаза…
Но крики типа «А король-то голый!»
Мне были пофиг, ибо я нудист.

IV
А утром снова я спешил на сайт
[который давеча нещадно хаял,
тюрьмой старорежимной обзывая],
Чтоб всех и вся поэзии учить.

В уме же видел море, корабли…
По небу с Бродским мы на пару плыли,
Нам пели дифирамбы соловьи –
[которых сроду баснями кормили],
Но я и Йося в ус не дули даже,
Поскольку были выше соловьев.

Я цвел и пах на небе нагишом,
Смотрел на мир презрительно и строго,
Себя воображая вровень с Богом.
От этой мысли было хорошо…
А стыдно, стыдно не было – отнюдь -
За эту вот голимую фигню.

*)