Процесс завершился. Преступник ушёл. Точней – увильнул от незрячей Фемиды. Ярилась толпа: «Обвинитель - козёл!!» Тупице грозились устроить корриду,
суд Линча, зачистку мозгов и счетов, на площади сжечь, закатать под асфальтом, очки протереть аж до самых зрачков. Короче, пугали надгробным базальтом.
Тем временем родич погибшего, зять, надумал свой кольт испытать на досуге. Слегка пристреляться. Чтоб тир не искать, к убийце направился. Кто же осудит?
Сказал: «Пусть повальный царит суицид. Теперь уберёшь всех присяжных и тёщу. Отказ, несомненно, меня огорчит». И щёлкнул курком. Аргумента нет проще.
А дальше – совсем непонятная муть. О чём говорил представитель семейки? Но после визита, не в силах уснуть, мокрушник с повинной побрёл к полицейским.
совсем довели пустобрюха до стресса.
Питаться побегами? Фиг вам! Отвык.
Пойти на убийство? Но стоят ли мессы
роскошные схроны чужих погребов?
Ох, даже меж братьев пойдут пересуды…
Зато убедятся, насколько рисков,
когда от бескормицы сводит желудок.
Итак, решено – остановка «Париж».
Глаза разбежались от щедрых запасов.
Ну, кто говорил, что трусишка? Шалишь!
Безжалостный киллер, свирепый, опасный.
Кому не свезло - моментально умрёт,
зубами источенный в пиршестве жарком.
Им вынес вердикт вислоух-«гугенот»,
известный как заячий Генрих Наваррский.
Во мгле полегло без числа овощей…
Хозяйка, увидев, едва не сомлела:
«О Боже! Разбой, беспредел вообще…
Где этот мерзавец – пушистый и белый?!!».
Супруг, в суматохе забыв про собак,
ружьишко схватил и пальнул в два аккорда.
Капустно-морковный фанат Равальяк
жаканом попал горемыке в аорту.
Их вещество уже не серо,
Оно укрыто сахаром пурги,
Его ай-кью почти что зеро.
Он говорил, что это суицид,
Мол, братец Авель ума рехнулся -
Его душа черна, как антрацит,
А не белеет, как перья гуся.
И он такое зрителям наплел,
Что все жалели его так дико.
И прокуроры пили корвалол,
А судьи ели имбирь с гвоздикой.
Он был оправдан, так сказать, на раз
И улыбался улыбкой скунса.
«Теперь вопьюсь, - решил, - как дикобраз,
В стальную челюсть садиста Брунса».
Точней – увильнул от незрячей Фемиды.
Ярилась толпа: «Обвинитель - козёл!!»
Тупице грозились устроить корриду,
суд Линча, зачистку мозгов и счетов,
на площади сжечь, закатать под асфальтом,
очки протереть аж до самых зрачков.
Короче, пугали надгробным базальтом.
Тем временем родич погибшего, зять,
надумал свой кольт испытать на досуге.
Слегка пристреляться. Чтоб тир не искать,
к убийце направился. Кто же осудит?
Сказал: «Пусть повальный царит суицид.
Теперь уберёшь всех присяжных и тёщу.
Отказ, несомненно, меня огорчит».
И щёлкнул курком. Аргумента нет проще.
А дальше – совсем непонятная муть.
О чём говорил представитель семейки?
Но после визита, не в силах уснуть,
мокрушник с повинной побрёл к полицейским.
Сказал: «Простите, но я убийца.
А то, что я пиджак его надел,
Так это подлость, как говорится.
Винюсь во всем – в захвате овощей,
В попытке прикарманить огородство,
Да и еще во множестве вещей,
А то бы я лишился первородства.
Ведь этот Авель – гусь еще какой,
Он каждый вечер за мной гонялся.
И если б я не ткнул его киркой,
То я пошел бы ему на мясо.
Мы с ним почти совсем два сапога.
Не я, так он, вопрос предельно легок,
Ну что бы вам еще о нем сказать…
Да лучше напоследок чмокну в лобик.