Они удрали с вечеринки, чтобы прогуляться по тихим серебряным улицам, омытым нежным золотом новогодних огней. Вчерашние школьники, Пьер и Сара. Она – в сапожках и короткой белой шубке, рыжие волосы метелкой торчат из капюшона, припорошенные мелкими стразами снежинок. Правая рука – в пушистой варежке, левая – покоится в теплой ладони Пьера. Он – в черном пуховике и ботинках не по сезону.

Оба высокие и нескладные, долговязые, как аистята, они шагали, держась за руки, и говорили вполголоса.

- Странная сегодня ночь, - мечтательно улыбнулась Сара. – Как будто не только на земле, но и в небесах праздник.

- Да нового года еще неделя, - заметил Пьер.

Он невольно поднял взгляд и поразился, как много звездной рыбы наловил небесный невод.

Но ярче зимних звезд, ярче новогодней иллюминации сверкала Вавилония. Похожая на тонкую хрустальную иглу, она словно парила над городом в ореоле белого света. К ней-то и направлялись молодые люди. Вавилония стояла на холме, окруженная невысоким габионом, к металлической решетке которого влюбленные парочки повадились цеплять замочки. Сам холм являл собой едва ли не последний в мегаполисе нетронутый уголок природы. Летом он утопал в цветах – не в садовых, высаженных по линеечке, а в диком душистом разнотравьи. Зимой дети катались с него на санках, а

весной со склонов бежали грязные ручьи и вливались в городскую канализацию.

Резкий порыв ветра окатил ребят снежной колючей крупой. Сара поежилась.

- Давай повесим замочек и вернемся?

- Ты замерзла! – тихо воскликнул Пьер, осторожно растирая ее покрасневшие пальцы. Затем помедлил минуту и принялся расстегивать пуховик. – Возьми мою куртку.

Сара пихнула его локтем в бок.

- У меня шуба! Застегнись сейчас же, а то получишь воспаление легких!

Подойдя к габиону, он ловко защелкнул на решетке розовый замочек со скромной гравировкой «Сара и Пьер».

- Ну вот и все, - произнес он с неловкой улыбкой, - теперь ты – моя, а я – твой.

Пьер смущенно пожал плечами.

И, невзначай скользнув взглядом по металлическому основанию башни, изумленно распахнул глаза.

- Смотри-ка! Вавилония открылась!

И правда, на блестящей синеватой поверхности появилась отчетливая несплошность. Тонкая, как паутинка, щель, из которой вырывался свет.

- А пошли! – оживилась Сара.

- Думаешь, можно?

- А мы не будем никого спрашивать! Просто войдем – и все.

- Полюбуемся на город в огнях и сделаем пару селфи, - словно извиняясь, добавил Пьер.

Внутри башни ребят ждал сюрприз. Лестницы не было, зато в широкой стеклянной трубе ходил скоростной лифт. И он до сих пор исправно работал!

- Как в космос летим! – восхитилась Сара, когда они поднимались в тесной кабине, одинокие и отрезанные от всего мира.

- Двадцать минут, полет нормальный, - усмехнулся Пьер. – Какая же она высокая...

Он слегка побледнел, но мужественно боролся с клаустрофобией, стараясь не думать о том, что лифт может застрять на полпути, и тогда они оба окажутся в ловушке.

- А ты, вообще, знаешь, что такое Вавилония? – спросила Сара.

- Все знают.

- Ну, и?

- Арт-объект конца двадцать первого века. Автор – архитектор Эрих Маар. Символическое значение... э... не помню... Честно говоря, никогда не думал, что у этой штуки есть дверь и в нее можно войти. Тем более подняться на самый верх.

- А вот и не так! – возразила Сара. - Вавилония – это на самом деле научный проект. Неудачный и заброшенный.

А Эрих Маар был не архитектором, а физиком, историком и лингвистом.

- Да ну? – удивился Пьер. – И где, интересно, ты такое вычитала?

- Нигде. Это мне дедушка рассказывал. А ему рассказал его дед, который сам участвовал в проекте.

- Хм...

- Да! Этот Маар считал, что пока люди говорят на разных языках, они никогда не поймут друг друга. Потому что никакие человеческие языки не идентичны один другому, а значит, любой перевод немного искажает смысл. А где нет понимания – там всегда будет вражда, агрессия и как следствие – войны.

- Занятная теория, - осторожно сказал Пьер. – А при чем тут...

- Вавилония? Слушай дальше! Люди уже давно пытались найти решение. Всякие искусственные языки... эсперанто, волапюк... но это так не работает!

- Почему?

- Душа всегда говорит на родном языке, понимаешь? А эти, синтетические – ни для кого не родные...

Пьер задумчиво кивнул.

- Однажды я нашел у нас на антресолях учебник эсперанто. Старый, все страницы желтые и ломкие, и половины обложки нет. Полистал... Ну, интересно. Даже выучил кое-что. Он, действительно, легкий. Но бесполезный какой-то, да?

- Вот-вот. Но есть еще один родной язык – настоящий, глубинный, тот праязык, на котором все люди земли говорили до падения вавилонской башни. Помнишь эту историю?

- Ммм... наверное.

- Так вот, Эрих Маар cчитал, что эта легенда рассказывает о реальной катастрофе, после которой праязык был забыт. Но он остался в человеческом теле в виде глубоких вибраций... или чего-то такого. То есть, он всегда с нами, но мы разучились им пользоваться. Представляешь! А Эрих Маар придумал, как заставить людей вспомнить. Он сконструировал башню, вроде вавилонской...

- Вавилония?

- Ну да... с усилителем внутренних вибраций и антенной, и когда человек забирался на самый верх, то заключенный в его теле праязык считывался специальным устройством и ретранслировался на весь город или даже страну. А потом уже по принципу лесного пожара распространялся дальше, по всей Земле. Вернее, так должно было происходить. Но ничего не получилось. На башню поднимались всякие филологи, писатели, художники, миссионеры, священники... Кто только там ни побывал. И ничего. Никакого результата. А после того, как ее посетила делегация каких-то политиков, Вавилония закрылась. И никто больше не мог попасть внутрь. И вскрыть ее невозможно, только уничтожить, она из прочнейшего металла сделана. Но, как ты сказал, арт-объект и вообще...

- Я бы тоже закрылся на ее месте, - буркнул Пьер. – После визита политиков. Хм... Можно подумать, что она разумная.

- Ну, а что? – засмеялась Сара. – В ней полно всякой электроники. Может, у нее и есть разум. Искусственный интеллект.

Пьер поскреб в затылке. Вид у него был озадаченный.

- Дичь какая-то. Ты уверена, что твой дедушка это все не выдумал?

Сара нахмурилась и уже открыла рот, чтобы возразить, но в этот момент лифт замедлил ход и мягко остановился. Выйдя из кабины, ребята очутились на застекленной смотровой площадке, дрейфующей сквозь космическую ночь, будто корабль по просторам океана. И звезды отсюда казались совсем другими. Не мелкая серебристая рыбешка, не стая мальков, зачерпнутая невзначай густой небесной сетью, а медлительные и яркие глубоководные гиганты. Любопытные, они обступили незваных гостей плотным кольцом, закружили яростным хороводом и – опрокинули в бездну.

- Пьер... – прошептала Сара, вцепившись в его руку. – У меня пол уходит из-под ног. Я сейчас упаду. Мы упадем...

- Ничего... Это страх высоты. Держись за меня крепче. И не смотри вниз, смотри мне в глаза. Ты такая красивая... в звездном свете.

Они замерли обнявшись, тесно прильнув друг к другу. Вавилония чуть слышно гудела, словно баюкая саму себя.

Внизу, похожий на пригоршню бутылочных осколков, лежал праздничный город. И бились человеческие сердца

в радостном ожидании нового года, не ведая о тех, двух, стучащих в унисон в немыслимой, головокружительной вышине. И вдруг – в головах у Пьера и Сары точно включился свет. Нет, не только в головах. В каждой клеточке их беспомощно вознесенных тел и в каждом позабытом, темном уголке подсознания.

Они увидели, что звезды на самом деле разноцветные: зеленые, голубые, желтые, розовые, лиловые и золотые. И каждый цвет распадался на тысячи оттенков, и у каждого оттенка было имя. Столько слов и смыслов не смог бы вместить ни один существующий язык, но вот же они, парят, как райские птицы в облаках, переливаясь всеми красками радуги.

Сара и Пьер онемели. Вернее, их губы сковала немота, а души обрели дар небесной речи. Их руки сплелись неподвижно, как древесные корни, а сердца расправили крылья. И любовь их тоже стала словом, тем, которое было у Бога в начале времен. Из которого он сотворил небо и землю, свет и тьму, людей и животных, и все остальные слова.

Точно пробуждаясь от долгого сна, Вавилония содрогнулась и завибрировала. Над головами влюбленных ожила антенна. Мощными потоками праязык изливался в мир.

Нет, сегодня не про котов. Хотя коты всегда достойны упоминания, восхищения и любви.
Этот рассказ про Пушкина. Да. В моём классе учился Пушкин. Моим этот класс стал не сразу,
а по причине переезда. Мне было десять лет. И всем в классе, разумеется, тоже.
Если кому приходилось менять школу, тот знает — каково это.

Первого сентября ты стоишь где-то сбоку, а весь народ бурлит, толкается, ржёт,
что-то кричит, рассказывает. Потом залетает в класс и мчит к своим партам. А у тебя
здесь нет своей парты и ты робко тормозишь в проходе, со всех сил пытаясь сохранить
независимый и гордый вид. Заходит «классная»: «Здравствуйте дети!», «Здрасти!» —
бойко отвечают дети. И тут «классная» сообщает: «У нас новая девочка» и максимально
короткое резюме, а дальше: «Так, давай Сашенька, иди садись с Пушкиным.» Класс ржёт,
ты нерешительно оглядываешь парты и направляешься к одиноко сидящему белобрысому
пацану.

Вот так и состоялось моё знакомство с классиком русской словесности. Звали его Колька.
Целый месяц мы почти не разговаривали. А потом была «контрошка» по математике.
Первое задание я выполнила с горем пополам, а дальше — ни фига (математика никогда не была
моим коньком). Пушкин что-то быстро писал, только иногда останавливаясь, чтобы погрызть ручку.
Я набралась смелости и спросила: «Пушкин, ты задачу решил?»
Оказалось, что Пушкин здорово соображал в задачах. Он пощёлкал мои задания,
как орешки. Это было моя первая пятёрка по математике! Хорошо сидеть за одной
партой с гением. Ну и мы, конечно, подружились.

Осень в том году долго была тёплой и золотой. Дорога домой из школы с каждым днём
становилась все продолжительней. Мы плелись, пиная опавшие листья, рассказывая
друг другу разные очень важные и правдивые истории из своей и не своей жизни.
Квартал, куда мы переехали был совсем новый и располагался на самом краю города.
Сразу за домами начиналось поле, а дальше лес. Ну не лес, а лесок. И однажды,
в особо ласковый и тёплый день, мы с Пушкиным, пройдя мимо своих домов,
отправились в «далёкое путешествие». Через лесок шла заброшенная узкоколейка.
Кто, когда и что по ней возил неизвестно. Она то появлялась под ногами, то совсем
пропадала в красных кленовых зарослях. Это было очень красиво, даже сказочно.
В одном месте, кусты сходились над рельсами, как коридор в неизвестную реальность.

В детстве сказки живут совсем рядом. И мы, перебивая друг друга сочиняли свою сказку.
И — да! Это была волшебная дорога в параллельный Мир, где животные умели разговаривать,
а зима, весна, лето и осень менялись каждый месяц (ну, чтобы не надоедало). И ещё там
не было школы — жители сразу, от рождения «всё-привсё» знали. Сказка росла, наполнялась
деталями, героями и подробностями. Колька (вы же не забыли, что моего Пушкина звали
Колька?) придумал, что попасть в этот Мир практически невозможно, надо знать кого-то
из обитателей. А они (обитатели) иногда выходят в нашу реальность. Ну, если, например,
захочется им снега, а у них лето. И вот — если подружиться, то могут провести и даже
открыть тайный код. Мы оставляли «пришельцам» записки, рисунки, конфеты, но ответа
пока не было. Колька утверждал, что контакт обязательно состоится.

Так пролетела осень, за ней зима, весна. Наш Мир стал таким огромным
и настоящим, мы оба были уверены, что в это лето двери его будут для нас
открыты. Но меня отправили к бабушке на всё лето. А Пушкин поехал в лагерь.

Вернулась я к самой школе. На перекличку бежала со всех ног. Возможно,
Колька уже наладил контакт с жителями сказочной страны! А Кольки не было.
Спрашивать у одноклассников постеснялась, они и так нас дразнили, ну, знаете же
все эти детские приколы: «жених и невеста», «Сашка и Пушкин»…
После переклички отправилась к Кольке домой, но и там никого. Только первого
сентября, когда Елена Станиславовна, после «Здравствуйте дети!», рассказала
нам страшную историю о том, к чему приводит непослушание и баловство, стало
понятно, что Колька не придёт. Он утонул.

Сразу, после этих слов, я встала и ушла. Бежала со всех ног к «нашему Миру».
Там, в кленовых кустах, уже начавших краснеть, лежали все подарки для сказочных
обитателей: размытые дождями шоколадки, кораблик, рисунки, записки…
А на ветке было письмо от Пушкина. Для меня. «Сашка, я буду ждать тебя»
И я знаю, что он там, в чудесном «нашем Мире» . И я приду.

Ему было предназначено стать королем. Он с самого рождения готовился к этому, постигал науку правления, учился распоряжаться своим и чужим имуществом, направлял людей. Его уважали и боялись, проклинали и восхищались.
Король успел вырастить не одного внука, не допустил политического переворота, привел страну к достатку и в целом был доволен своими успехами.

Но сейчас отдыхая в роскошной спальне он отлично понимал, что лежит не на шелковых простынях, расшитых золотыми нитями, а на смертном одре. События пролетали перед темными глазами старика. Были и горечь предательства, и мед славы, и пронзающие стрелы любви, и пресный привкус разочарования.

Но не это главное. Ему с самого появления на свет была дана недостижимая для остальных роскошь — власть. И всю свою жизнь государь посвятил её изучению.
Власть рождалась из понятий ограничения и свободы. И у человека, который руководит всегда было тем больше свободы, чем больше ограничений у других.

Король знал, что его страшатся. И в чужом страхе лежала его сила. Никто не смел ему перечить, и слова правителя, как закон свыше, всегда оставались суровы, но по своему честны и справедливы. А когда слабел — рубил с плеча. Инакомыслие следовало искоренять, травить как тараканов, чтобы народ помнил, кто здесь лев, а кто — мыши.

И жизнь короля, которая часто описывалась в сказках как праздная и беззаботная, была бесконечной борьбой. Словно затянувшаяся фехтовальная дуэль, стоит лишь на секунду расслабиться, открыться — тут же шпага противника пронзает тебя насквозь. А враги были кругом — от церковного храма до королевской спальни. Прожив всю жизнь в напряжении, старик пришел к выводу, что власть — это ограничение с обеих сторон. Власть — это манипуляция страхами. Ведь если убрать страх, кто останется рядом? Кто защитит?

— Боже, я с детства ощущал, что во мне течет кровь правителя, и с ранних лет я распоряжался судьбами людей. Но этот талант не стал удовольствием ни для других, ни для меня. Я знаю, что отправлюсь на землю снова, и прошу — пожалуйста! Не искушай меня властью. Я устал быть королем, хочу стать обычным человеком…

Внезапно окно в комнату распахнулось, и в помещение влетела белая птица. Покружив под потолком она так же легко вылетела обратно на свободу. Вместе с ней покинула мир душа короля.

***

— В этом есть что-то неправильное.
— Почему же? Государь выбирается Богом. Он послан нам свыше, согласно велению звезд.
— Существует династия, старый король оставил множество преемников, они с младенчества учились руководить. Разве какой-то крестьянин способен занять его место? — Главные министры ехали в украшенной гербами повозке по ухабистой тропе, все глубже в лес.

— И к чему это привело? Его сын своими необдуманными решениями довел страну до кризиса. Наконец-то астрологический совет нашел подходящего кандидата, и завершится тирания. Мы ждали этого двадцать лет.

— Остается надеяться, что новый Король будет благоразумнее предыдущих. В его натальной карте все показатели великого лидера. Сильное Солнце дает большую уверенность и желание быть на виду, Плутон — ощущение собственной силы, Юпитер — славу и богатство, Марс — умение вести за собой массы. Остается только надеяться, что перед нами не новый диктатор. Вот уж действительно человек познавший власть.

Наконец повозка остановилась. В хвойной глуши стояла небольшая скромная хижина, к которой вело множество исхоженных троп, из дымохода вился клуб дыма, а на деревьях висели кормушки для птиц. К министрам вышла улыбчивая женщина и пригласила их внутрь. Помещение пахло чабрецом и полынью, кругом были развешаны венки трав. Родители будущего короля усадили министров за стол.

— Кори еще не вернулся из школы. И мы не уверены, что он готов стать правителем. Он никогда не был заметным ребенком, наоборот, он как будто делает остальных рядом с собой ярче. Он с детства очень добрый и общительный, всем помогает, легко делится вещами и игрушками. Дети любят его, выбирают главным, но сам Кори — незаметен. Мы никогда не видели, чтобы он кем-то командовал и управлял. Если есть тихие и замкнутые дети, он всегда подходит к ним и пытается показать их значимость. В каждом человеке и ситуации Кори видит что-то хорошее. Еще его любят птицы, они сами к нему летят.

В дом вошел невысокий темноглазый мальчик лет десяти с сумкой на плечах. У него на ладони сидел воробей.
— Добрый день, — вежливо поздоровался он с гостями. — Мама, нужно покормить, Рыжика, у нас есть каша?
— Кори, скажи, а как ты заставил Рыжика сидеть у себя на руке? — Поинтересовались министры.