Промозглый навязчивый ветер тепло выдувает вон,
Жизнь мерно ползет по накатанной, следуя ей веками.
В висок словно штопор впивается злой колокольный звон,
Он должен отпугивать тварей, но только их привлекает.
Господь в домотканой хламиде сегодня устал и бос,
Все кружит по краешку тучи, не в силах сидеть на месте.
Из дома на площадь выходит святой Йеронимус Босх,
Растерянно глянув на небо, со всеми спешит на мессу.
Так вышло: художник с рассвета практически не у дел,
Он городом выпит до капли, иссушен и переварен,
Босх будет скитаться часами, пытаясь найти людей,
Но, выбрав другое обличье, по улицам бродят твари.
Для множества странных созданий нельзя подобрать клише.
Кто там покуражился - дьявол? Природа нашутковала?
Почаще иного, пожалуй, встречались рога и шерсть,
Хотя пару раз примерещились щупальца или жвалы.
Все это настолько безумно, что трудно смолчать сперва,
Потом привыкаешь к уродству, как к новому виду пыток:
Глаза поплотнее зажмурить - и слышно почти слова,
И кажется, что каблуками стучат по камням копыта.
Небес накренившийся купол настолько прогнил и скис,
Что выглядит мертвенно-серым, хоть был беспокойно-синим.
Босх, грезя о сказочном саде, берется опять за кисть,
Но вновь на холсте проступает, что он позабыть не в силах.
Он будет жалеть, что когда-то, в младенчестве, не ослеп, -
Он будет шататься без цели, вытаптывать мостовую...
А твари, его узнавая, насмешливо смотрят вслед,
Они без сомнения знают, что тварей не существует.