Пригорюнилась снежная баба у замшелого старого пня.
Бабе избу горящую кабы да летящего птицей коня...
Да и пень бы чуток помоложе - развалился на старости лет,
Пожелтела корявая кожа от избытка дрянных сигарет.

Непослушный с рождения волос на макушке давно не живет,
Свой надсаженный внутренний голос демонстрирует дряблый живот.
А у бабы изъела прическу вездесущая белая ржа.
Затянувшейся черной полоской жизнь прошла, гомерически ржа.

А казалось, не будет предела соловьиным залетным ночам.
Два сплетенных в объятиях тела звездный вальс до рассвета качал.
«Навсегда» принималось как дата под шальные куранты копыт,
И не верилось в то, что когда-то их стреножит безжалостный быт.

Но сбылось - до обидного скоро, отменили начальный маршрут.
Апогеем немого укора - зеркала, что ни капли не врут.
И питаются кормом подножным неуемные в прошлом мечты.
Невозможное стало возможным для обычной семейной четы.

Ни надежд, ни особых хотений не положено бабам таким,
Под глазами повесились тени на веревке зеленой тоски.
Незаметные прежде ухабы спотыкают по сто раз на дню…
Загрустившая снежная баба притулилась к замшелому пню.