Две черепахи

От рассвета до заката неустанно,
словно пара крепких древних черепах,
по квартире бродят бабушка и мама
в толстых кофтах и начёсанных штанах.

Выбираясь по утрам из тёплой топи
вещих снов, подух и смятых одеял,
нежно куксятся, нащупывая допинг,
крестят душу и включаются в дела.

Через час шкворчит яичница-глазунья,
запах кофе и шуршание конфет.

Тарахтят, как пулемёты в амбразурах.
Скоро бабушке исполнится сто лет.
Маме семьдесят. И мысли на работе –
как давление? как сахар? сколько пульс?
А они по интернету ищут тортик,
убеждая, что беспочвенно трясусь.

А они себе нажаривают стейки,
нарезают брауншвейгской колбасы.
Майонезом поливают, словно лейкой,
щи, салат и даже корочки самсы!

Я устала от инъекций зимних стрессов,
от беспечности их старческих голов.
А они лежат в больницах, как принцессы,
непослушно отвергая докторов.

После выписок всё заново и грустно –
ни режима, ни умеренных диет,
сериалы и ночные перекусы,
я взрываюсь и ору в один момент:
"Надоело! Уезжаю! Между прочим,
я устала повторять, что – не верблюд!"

...и дрожат их подбородки: "Что ты, дочка..."
Черепаховые слёзы в душу льют.
Каменеют. Словно маленькие нэцке,
замолкают черепашечки мои,
и глядят в глаза бесхитростно, по-детски...

"Ну, простите, я была довольно резкой!",
и сжимаю их от страха и любви.

***

Золотая бабушка

Мариа́м берёт колоду, с видом профи,
совершает долгий шафл оверхэнд,
отчеканенный её армянский профиль
и в анфас – нумизматический портрет.

Карты спинами слетают с тонких пальцев,
разбредаясь по матёрым игрокам,
с Мариа́м всегда приходится считаться –
фору даст потенциальным дуракам.

С виду – душка-старушенция, гражданка
прошловечной, в худо канувшей страны,
одевается всю жизнь, как парижанка,
и на пенсии привычки не дурны.

До чего она красива и азартна,
несмотря на девяносто девять лет...
Я любуюсь Мариам и вижу завтра
и анфас, и профиль в золоте монет.