Знала ли подвох? Чуяла ль кожей?
Словно полный вдох. Точно дар Божий.
Говорил студент, "Солнцедар" грея:
"Ты - как дивергент. С Кассиопеи".

Говорил поэт, мнущий "Родопи":
"В декадансе нет этих утопий".
Рукописи в печь. С сумкою в поезд.
И рекою бечь, не беспокоясь.

В городе чужом после столицы
Желтобокий дом. В доме не спится.
И творилось ей здесь по-другому.
В веренице дней всё комом-ломом.

Верила - ждала: может, услышит.
Душу догола. Вечер на крыше.
А в столе стихов - несколько сотен.
В них - следы грехов из подворотен.

Видела не раз: вот оно, счастье.
В мире без прикрас быть настоящей.
Вник бы самиздат, цензор и критик.
Кто был виноват. В гущу событий.

Чьи же времена были бы кстати?
Курит у окна сальный издатель.
Воротиться бы, не скользить юзом.
Имя у судьбы - словно тот Брюсов.

Плакала потом, как же иначе?
Не живёт стихом тот, кто не плачет.

Ветер уносил сущность без веса:
Не хватило сил у поэтессы...