перелицевали Ване рубаху,
слава Аллаху,
теперь наряжен,
в плечах косая сажень.
штаны, правда так себе,
а сапоги, покамест и вовсе на столбе -
а ну-ка достань-ка!
сможешь ли, Ванька?

исподлобья глядит, сопит.
хорош, паразит!

штаны подтянул повыше
и полез... на крышу.

куда же ты, милай?
такой громила --
морда с решето,
проломишь ведь крышу-то!

даже ухом не ведёт, будто не слышит,
лезет всё выше, выше,
вот уже и на трубе, дурень - мозги набекрень,
того и гляди продырявит курень.

встал на цыпочки, как цыган перед цыплятами,
(ну что с вами делать с такими, придурковатыми?
слезай, расшибёшься!)

а он, знай себе красуется, мол, хорош я?
девки рты пораскрывали,
промеж друг дружки развели трали-вали,
жених-то вызрел, как арбуз на бахче,
пускай, не в парче,
но рубаха -
ах! а?
красна, хороша - хоть посылай за свахой.

а Ваня наш тем временем раскачался,
сориентировался по галсу,
да как прыгнет... мимо столба.
ба!
знать, чья-то ворожба
не иначе,
дерьмо собачье!

цел, ли ты, Ванюша?
столпились, клуши.
да что ему будет?
разойдитесь, люди.

встал, отряхнулся - смотрит - порвал рубаху.
со страху
сел и заплакал
наш Геракл -
слёзы размазывает кулачищами -
будем опять, говорит, мы нищими.
В рваной рубахе кому я нужен,
без сапог к тому же,
нет, мол, никогда не стать мне мужем.

вон и девки разбежались кто куда.
эх, беда.

смотрит - одна не уходит, всё с Вани глаз не сводит,
влюбилась, вроде.
да это ж Настасья
век не видать теперь без неё Ванюше счастья.
посмотрел на неё - зарделась, словно маков цвет.

ох, как ломит хребет!
не сломал ли?
крутанул salto mortale -
вроде, нормально.

оглянулся - нет никого!
волшебство.

только маменька бежит, голосит
рыдает навзрыд:
"Ванечка, сыночек мой ненаглядный! "
смотрит - живой здоровый,
а вот обнову
порвал изрядно:

"домой поди, стоеросина,
да сиди там теперь до осени! "

и пошёл он, не скрывая печали...

домой? едва ли -
сбежал к свет Настасье
искать любовь и согласье.
и пошли у них с тех пор шуры-муры.

бабы дуры
не потому что дуры, а потому что бабы...

ну, Ваня красивый хотя бы...