Синее небо камнем большим и грузным окоченело падало наобум, стало ручным и гордым богам послушным. Быстро темнело. Шалый небесный бунт всё разгорался.
Гневались долго, громом грозили страшно. Молнии жгли насквозь черноту высот. Падал дождём холодный четверг вчерашний, вымокший ветер расцеловав в висок. Не было шанса.
Но переменчив вёсен капризный норов - будто художник зарисовал мелком серое поле, серый родной пригорок, выкатил радость ярким крутым желтком. Светит, не гаснет.
Встала весна под зонт, не забыв укрыться от неподвластной ей синевы небес. Ветер раскрыл пошире тугие спицы и улетел на время в дремучий лес. Вот оно, счастье.
Приятно смотреть, что графиню, которую всегда осеняло, наконец-то завесенило) Весны тебе, Таня!
Наступила весна
Пресловутая иголка в не менее достославном стоге, в городском полумраке, полусвете, в городском гаме, плеске и стоне тоненькая песенка смерти.
Верхний свет улиц, верхний свет улиц всё рисует нам этот город и эту воду, и короткий свист у фасадов узких, вылетающий вверх, вылетающий на свободу.
Девочка-память бредёт по городу, бренчат в ладони монеты, мёртвые листья кружатся выпавшими рублями, над рекламными щитами узкие самолёты взлетают в небо, как городские птицы над железными кораблями.
Громадный дождь, дождь широких улиц льётся над мартом, как в те дни возвращенья, о которых мы не позабыли. Теперь ты идёшь один, идёшь один по асфальту, и навстречу тебе летят блестящие автомобили.
Вот и жизнь проходит, свет над заливом меркнет, шелестя платьем, тарахтя каблуками, многоимённа, и ты остаёшься с этим народом, с этим городом и с этим веком, да, один на один, как ты ни есть ребёнок.
Девочка-память бредёт по городу, наступает вечер, льётся дождь, и платочек её хоть выжми, девочка-память стоит у витрин и глядит на бельё столетья и безумно свистит этот вечный мотив посредине жизни.
Падал дождём холодный четверг вчерашний,
вымокший ветер расцеловав в висок.
Весны тебе, Таня!
Наступила весна
Пресловутая иголка в не менее достославном стоге,
в городском полумраке, полусвете,
в городском гаме, плеске и стоне
тоненькая песенка смерти.
Верхний свет улиц, верхний свет улиц
всё рисует нам этот город и эту воду,
и короткий свист у фасадов узких,
вылетающий вверх, вылетающий на свободу.
Девочка-память бредёт по городу, бренчат в ладони монеты,
мёртвые листья кружатся выпавшими рублями,
над рекламными щитами узкие самолёты взлетают в небо,
как городские птицы над железными кораблями.
Громадный дождь, дождь широких улиц льётся над мартом,
как в те дни возвращенья, о которых мы не позабыли.
Теперь ты идёшь один, идёшь один по асфальту,
и навстречу тебе летят блестящие автомобили.
Вот и жизнь проходит, свет над заливом меркнет,
шелестя платьем, тарахтя каблуками, многоимённа,
и ты остаёшься с этим народом, с этим городом и с этим веком,
да, один на один, как ты ни есть ребёнок.
Девочка-память бредёт по городу, наступает вечер,
льётся дождь, и платочек её хоть выжми,
девочка-память стоит у витрин и глядит на бельё столетья
и безумно свистит этот вечный мотив посредине жизни.
И. Бродский - Д. Бобышеву
И тебе тёплой и радостной весны!