В каждый праздник Победы (это совсем не странно)
за родных и до срока павших болит душа.
А ещё вспоминаю бабушку-ветерана,
из однушки забытой, с пятого этажа.

Ей исполнится скоро около девяноста,
Или, может быть, даже что-то в районе ста.
В паутине морщин лицо, небольшого роста.
От неё не услышать жалоб. Всегда проста.

Тихо празднует Новый Год, Рождество, и Пасху
(может быть, даже пару рюмок украдкой пьёт),
Два яйца на последний луковой красит краской,
но уже никого христосоваться не ждёт.

В предпоследний из чисел первой декады мая,
/покидая привычных стен и шкафов уют/
появляется, молча слёзы рукой стирая
на балконе под вечер, чтобы смотреть салют.

Её китель защитный в планках наград, медалей,
из брезента подсумок – круг и кровавый крест.
Ей друзья и подруги в праздник цветов не дарят.
Может быть, не осталось. Может, не с этих мест.

У неё есть две фотографии в старых рамках,
Перечёркнуты лентой чёрной наискосок.
Муж, и брат. Но супруг остался в сгоревшем танке,
брат – в окопе. И давит память седой висок.

И не то, чтобы не пыталась – но не сложилось.
Захотела обременить лишь себя, одну.
И она рвала на работе стальные жилы,
поднимая с колен разрушенную страну.

Ей за подвиг хотели новую дать квартиру.
Но она отказалась - дорог привычный кров.
И не ради корысти – лишь за мир во всём мире
на театрах военных действий, сквозь пот и кровь,

под обстрелом тащила раненых, через взрывы.
на усталых, но сильных женских своих плечах.
И молилась в горячке, только б остались живы
те, кого она там, в тылу, передаст врачам.

Она смотрит по телевизору на парады,
теребя от волнений праздничный свой пиджак.
И мне кажется, эта бабушка очень рада,
что идут ветераны маршем, чеканя шаг.

Ей подарок несут на праздник - привет СОБЕСа.
Там открытка, конфеты, даже букет гвоздик.
Но мне кажется, скрыт от всех дымовой завесой
не зачисленный в ранг святых её светлый лик.