А знаете, не так уж и больно стареть,
расточая ночную печаль
и засеивая поэтическими образами
девственную тишину луны.

Но готов ли я к тому,
чтобы розовый шёпот моей музы
затмило снежное молчание?
Вероятно, ещё не готов:
слишком сильно тоскую я по весне.
А когда она вернётся
и поцелует меня,
не брезгуя моей беззубой старостью,
я и вовсе забуду о белолицей молчальнице.
Её безмолвие искромсают остроклювые песенки птиц,
а шаловливый ветер
сдунет с удивлённого лица земли
маску потустороннего покоя.
А я, ослеплённый лютиками,
смогу ли разглядеть
хотя бы размытый силуэт вечности,
подошедшей ко мне вплотную?

Да, это было бы хорошо,
не видеть конца дороги,
а внезапно провалиться в неизбежность...

Но послушай, жизнь,
почему ты так боишься
вылететь из меня
последним вздохом?
Тебе же хорошо известно,
что значит стареть,
то есть спускаться
всё ниже и ниже
по лестнице смерти.
Почему ты такая алчная и скаредная,
моя неразумная жизнь?
Ты поедаешь пространство и время,
ты гложешь саму себя.
Единственная твоя святыня -
это вера в бессмертие.
Ты опираешься на эту клюку
и отгоняешь ею коварных собак сомнений.
Давай же,
сгрызи заодно и эту костлявую веру!
Этой палкой
ты не прогонишь гостью в белой маске.
Так что успокойся, моя жизнь,
и лови солнечных зайчиков,
и пей их сладкое золото.
Опьяней, моя дорогая,
впади в радостный бред,
выползи из-под тяжёлых могильных плит,
в которые превратились твои ответы
на риторические вопросы.

Смотри, лживая трезвенница:
я подношу тебе чашу,
наполненную честным вином:
это кровь,
текущая из щедрых глубин красоты.
Веселись, моя жизнь,
и забудь страшные сказки!

Какая тебе разница,
допьет ли смерть мою душу до дна
или выплеснет то, что осталось,
под ноги рассвету,
пришедшему проститься со мной?