Рыжие пряди осеннего вечера
падают на сосновые брови.
Ещё один день угасает,
глядя на меня глазами больного ребёнка.

Увы, свет не умеет жить вечно,
любое солнце уходит во тьму
и становится обескровленной луною.

Неумолим закон Вечной Ночи,
судии в звёздной мантии,
палача с ледяной улыбкой.

Чем меньше огня,
тем больше чёрного дыма
из бездонных ноздрей космоса.

А глупый свет тянет к земле слабеющие руки,
умоляя тех, у кого есть сердце,
впустить его в свою грудь
и оставить там хотя бы тусклою свечкой.

Я гляжу на закат сквозь непрошеные слёзы,
пытаясь уверить себя в том,
что нет мне дела до умирающего дня,
ведь завтра родится ещё один
и будет достойной заменой этому...

Но сердце шепчет
(кричать оно давно разучилось):
«Сделай хоть что-нибудь!
В золе ещё дышат
ждушие тебя угольки.
Раздуй их,
спасая от ночи если не мир,
то хотя бы свою совесть,
свою любовь,
распятую на кресте необходимости!»

Но я продолжаю стоять на берегу реки,
уносящей последние радуги заката,
а свет всё так же доверчиво глядит на меня
и, надрывая жилы, рвётся с цепи одиночества.

О боже, как же темно в моём сердце!
А пальцы ужаса, смыкаясь над свечкой,
душат последнюю надежду на помощь светлого Бога...

«Не плачь, - говорит мне гаснущая Вселенная. -
Слезами не погасить моего чёрного огня,
да и никто, кроме луны, их не увидит,
никто, кроме ветра, не коснётся их поцелуем.
Они светятся только под лучами любви,
а она в эту глухомань не заглянет.
Свыкайся же с темнотою вечности!
Почаще гуляй по кладбищу равнодушия,
невольно читая на плитах погасшие имена,
а если найдёшь своё имя,
не уверяй себя в том, что это твой тёзка,
потому что и в той могиле,
и во всех остальных упокоился ты,
свет, который не умеет жить вечно».