Фиалка, что ты прячешься от меня под еловым подолом?
Неужели я стал страшной тенью,
что к лицу только могильной статуе?

Утро, не улетай обманчивой птицей счастья!
Хоть ты приласкай меня душистой ладонью черёмухи!
Я ведь тоже когда-то был светлым голосом
и не знал, что смеюсь над собою и плачу от радости.

Но не я писал книгу своего безумия,
не ко мне как-то ночью прилетела идея,
не я протоптал тропинки сюжета.
Я только персонаж, и притом не главный,
а ушедший в тень и сам становящийся тенью.
Но я благодарен автору этой странной повести.
Перечитывать её с замиранием сердца -
разве это не сладкая иллюзия жизни?
Разве это не горькая правда одиночества?
На измятых страницах моей поблёкшей памяти
столько следов от слёз и улыбающихся поцелуев!

Особенно удачны в ней главы о любви.
Я боюсь возвращаться к ним,
и всё же иногда читаю эти шедевры.
Они потемнели от боли,
они похожи на осенние вечера,
шмыгающие дождливым носом.
Каждая их строчка - верёвка,
готовая скрутиться в петлю.
Каждое слово - ладонь,
готовая дать мне пощёчину.
А сколько там многоточий!
Наверняка, их намного больше,
чем плевков на на физиономии войны.
Они завершают неоконченные признания,
они уводят воображение в туманную даль,
как морзянка следов на снегу,
говорящая о том, что герой ещё жив
и что он продолжает идти -
всё дальше и дальше от светлых обещаний пролога...

Увы, мой писатель был пессимистом.
Не найти в этом эпосе сцен обезумевшей страсти -
лишь порою мелькнёт пёстрая рыбка надежды
в тёмной реке реализма.
Или вдруг услышишь,
как перекликаются в зимнем лесу
пугливые птички снов.

Но и ко мне, в темноту этой книги,
прилетел как-то солнечный зайчик.
Правда, это описано в первой части романа,
которую автор назвал робкою пробой пера.
Тогда он ещё верил в чудо
и доверял улыбкам.
О, как это было давно,
далеко, глубоко, туманно...

Чем глубже проникаю я в ночь былого
и чем ближе подкрадываюсь к началу,
тем меньше нахожу там смысла,
зато всё чаще встречаю наивную поэзию.

Говорят, начало любой вещи -
крохотный родничок,
порою просто слезинка...
Я и не спорю, но знаю точно,
что и капля может быть бездной
и извергать водопад ярких звёзд.

И пусть темны эти воды,
но не в них ли отражается луна,
та же самая, что купалась в тех печальных глазах
с шелковистыми ресницами,
в глазах, которые не забываются,
а значит, даже смерть моя не сможет закрыть их
и спрятать от меня и от вечности.

Как подумаю об этом - становится светлее,
а ночь моей тоски сжимается в мушку
над губою того,
первозданного,
ангела.