Моя муза нагнулась поглядеться в лунное озеро -
и уронила брошку радости,
и не сумела подхватить её,
и та одинокой звёздочкой
утонула в первозданной тишине.

А по ночам она светится, подмигивая мне
и напоминая о том, что когда-то и я
был таким же светлым.

С тех пор мои стихи ищут выход из лабиринта печали.

Они признаются мне: «Мы плачем,
потому что от слёз немного светлее».

Моя песня поднесла к губам флейту радости,
но не стала будить спрятавшуюся в ней музыку.

Опустившись на колени,
она воткнула флейту в мокрый песок:
пусть вырастет из неё дерево,
прибежище соловьёв!

И ночь улыбнулась:
«Ты ещё доверяешь моему волшебству,
о искатель первородного света!»

Но что я могу предложить моим стихам,
этим простодушным бродягам?
Разве что волшебный очаг своего нищего Ахура-Мазды,
греющий только меня?

А ведь когда-то втекали в меня и светлые песни.
Я ещё помню,
как сквозь туман
протискивался солнечный ветер,
и обнимал моё озябшее одиночество,
и шептал мне горячие признания в любви.

Не его ли слова, шелестящие лучами,
превратились в корни моих строчек?

Разве среди шёпота усталых мечтаний
не звучит колыбельная покойной мамы?

Откуда же пришёл этот змеиный мрак,
что бесконечной похоронной процессией
вползает в глаза сироты?

Не верь, ночь, моим слезам -
это брызги волн одряхлевшего моря,
бьющегося о скалы прошлого.

Омывай предутренней росою печальную музу,
научи её любить свою наготу.
Её лицо искажено ухмылкой сомнения,
она никак не может понять,
почему стала плотью воскресшая боль.