Осенний вечер,

сотканный из грустных улыбок,

уходит,

цепляясь за мёртвые травы

солнечной бахромой.

Над толпою ржавого орляка

паутинки выгибаются на ветру,

превращаясь в миниатюрные радуги,

дрожащие между моею тоской

и улыбкою бабьего лета.

Благодарю тебя, Боже,

что есть в этом мире осень,

а у неё за пазухой -

такой сладкий вечер!

Моя душа светится,

как глаза ребёнка,

вошедшего в магазин игрушек,

а тело моё,

обмякнув,

предлагает ей

построить на этой полянке кущи -

одну - для себя,

другую - для музы,

а третью - для нашей усталой философии,

таскающей в рюкзаке тяжёлые мысли,

отказываясь от помощи божьей.

Но разве Бога нет?

Даже здесь и сейчас,

в этом осыпающемся Эдеме?

Мне кажется, я начинаю верить

в желтобородого садовника в голубой кепке.

Не он ли бродит там,

в берёзовой роще,

искоса поглядывая на горе-мыслителя?

Мне кажется, наши с ним желания сегодня совпадают:

чтобы слово «сейчас» растянулось до звёзд,

а корокое «здесь»,

этот плотный клубок Ариадниной пряжи,

распустилось стёжкой,

по которой уходят и возвращаются

осение вечера.

Чтобы я перестал сомневаться,

что здесь и сейчас -

это две капли:

капля времени

и капля пространства,

и они готовы слиться в поцелуе,

в знаке бесконечности.

Как два сердца -

моё и осеннего вечера.

Наконец я понял задумку твою,

о Создатель осени!

И радость разрывает кокон печали,

и уже не понять,

где кончается мой атеизм

и начинается улыбка Бога.

Я гляжу на свои руки -

и вижу красоту ветвей, роняющих листья.

Я наклоняюсь над ручьём -

а там только небо,

журчащее сквозь мою душу,

сгустившуюся в сумеречный покой.

Я закрываю глаза -

и начинается ясная ночь.