Алекс Фо:

Как водится – вначале было слово. И слово было краткое – твори. И ты творил… К исходу дня седьмого кругом уже теснились алтари. И отзвуки твоих заветов пастве, летевших в мир с бестрепетной руки, то щедро размножались копипастом, то вырождались в стихосорняки… И сам собой разросся тихой сапой ассортимент игрушек и ролей: здесь для юродцев есть кнуты и кляпы, для правоверных – лавры и елей; по-царски всякой твари – по глаголу, по искре божьей, стопке и трубе; хламиды цвет, и сорт мозгов, и голос тут «каждый выбирает по себе»…
Что выбрал ты?.. Когда застыла глина и мира твоего окрепла стать... Закрыть глаза и ухнуть в нельсон сплина, сложив ладошки, и – не кантовать? Неужто не видать со дна стакана, что, как всегда, в заброшенных мирах прекрасно выживают тараканы, а тонкокостье тихо ляжет в прах? Не глушит мысли барабанной дробью – что избранным и так урезан срок, что палец их по твоему подобью заточен под перо и под курок, и не спасет ни вера, ни апостол принявших в лоб безбожный статус-кво...
И только слово-шваль поднимет тосты в бесславие молчанья твоего.

Марина Славина:

Вначале было слово. Просто – звуки, разросшиеся, словно снежный ком; и люд корпел над сложностью науки - выталкивать несмелым языком гортанный рёв сквозь частокол оскала, пытаясь модулировать им смысл... Верстался мир, застыла глина в скалы, мизЕр в игре сменился на ремиз, давно покорена ионосфера, сплетён гамак искусственных орбит... Но туз козырный истины и веры бывал шестёркой атеизма бит. Идёт обмен хоралов на канканы, у золота, как прежде, взгляд свинцов… Чувствительного времени мембраны скрывают беззащитное яйцо, хранящее в себе зародыш мира с пространством закоулков и углов, где только нам – убогим, глупым, сирым – оставлена в наследство горечь слов...

Алексей Порошин:

Но только поначалу было клёво…Гремящее, как бур, как автомат, божественно отточенное слово перетекло в привычный русский мат. И плесенью разросся рой созвучий в ассортимент сентенций и фонем, чтоб каждый мог, ну так, на всякий случай, читать свой рэп как ихний Eminem. Нам впарили за сёмгу фунт селёдки, и на него потрачен весь аванс. Но в мир пришёл изобретатель водки, и слово получило новый шанс.
На стыке секса, пьянки и эклектик, языковых традиций не храня, теперь умеет каждый эпилептик писать и про себя, и про меня. Продрав глаза и ухмыльнувшись пьяно, а улыбаться трезво не в чести, он даже не поймёт со дна стакана, что есть слова и кроме тех шести, которые, используя ретиво, сваяет он фундаментальный труд из грязи, что зовут ненормативом и что обсценной лексикой зовут.
Разрушен дом, давно ушла невеста, и время так стремительно бежит, но как пройти перипетии квеста, когда рука на джойстике дрожит, когда в клавиатуре крошки пиццы, и кетчупом измазан монитор, когда уже давно пора напиться, но слишком сложно выползти во двор, когда, валяясь голым, как гомункул, он спит среди объедков и бычков, внезапно извергается фурункул противно-мерзопакостных стишков. И русский дух, и пафос православный, и через слово мать и перемать, и вот уже стишок висит на Главной, и мы ему обязаны внимать. И ты недоумённо чешешь проседь, и от стыда кружится голова. И хочется писать навеки бросить, залив поллитрой рифмы и слова…
…А просыпаться утром так хреново, на ощупь находя стакан воды..
Вот так всегда. Вначале было слово. Молчал бы, блин, и не было б беды.

Алекс Фо:

Пока творец на мир взирал, стеная, из абстинентно-матерной сети, зловеще эволюция иная ползла по параллельному пути. Он сам не помнит, как такое вышло: продрал глаза – на тумбочке ребро… И, проседь почесав деталью лишней, на креатив беспечно дал добро.
И – понеслось… Создание крепчало, гомункулом – попробуй назови! Училось с аппетитом каннибала мять под себя любого визави, мешать коктейль из брюликов и секса, плевать на право-словие и честь, язык точить до уровня рефлексов… в итоге – вышел толк. Буквально весь.
Создание отлично размножалось, копя шмотье, диагнозы, грехи, и все бы ничего, когда б не малость – оно узнало: в мире есть стихи… Теперь ногтем акриловым чего-то царапает на пикселях страниц, и зрителю со сцены вирт-болота выносит мозг (в подставке для яиц). Курлыканье и чмоки коромыслом – икай, творец, бреди среди пурги, по слово-свалкам с обреченной мыслью – ну да, какие ж в ребрах-то мозги… Когда летят сырые рифмы с кровью и сопли пузырями из-под ног, измятое душевное здоровье не исцелит ни водка, ни чеснок; среди запоев, квестов и традиций бессильны дух и матерная медь… Что остается? По углам щемиться и по Его подобию седеть…
Рассудок частоколом ног ломая, шагает сердцеедческий глагол, и мы, ему внимая, вынимаем – стаканы, пистолеты, валидол… Цветут продукты контр-эволюций, что метко деградацией зовут… Я знаю, стыдно. Черти вон смеются. Молчи, творец, молчи – а то сожрут… )))

Алексей Порошин:

Молчи, творец гортаней и гортензий, и прочих флоры/фауны цветов, я на тебя ещё мешок претензий уже сегодня вывалить готов. Когда Адам, страдая от поллюций, писал стихи ребру, пока что в стол, в цепочке потаённых эволюций внезапно зародился третий пол. Не то, чтоб третья палуба на судне, а в смысле сексуальности. Смешно, но в замкнутом потоке райских будней вдруг появилось некое ОНО. Теперь хоть вой, хоть бейся лбом об стену, судьбе кранты, не выплывет муму. Ребро-ребром, но выпав на измену, Адам не сразу понял, что к чему. Ты сам прикинь, ну, как на самом деле здоровому, красивому самцу все ночи коротать с ребром в постели, что, в общем, и гиене не к лицу. Задумался Адам – а почему бы не поскрести в сусеках у творца? А там…и силиконовые губы, и томный взгляд, и локон у лица, осанка, стать, красивая фигура (других не знали), мышцы как гранит. А речь-то, речь! Почти литература. Однако, нет ни персей, ни ланит.
Короче, ни король, ни королева. Но было им не скучно до утра. А где-то там уже страдала Ева, внезапно залупившись из ребра. Вот так вот, вдруг, Господь себя и высек. Ресурсов-то в раю наперечёт. Поскольку не раскрыта тема сисег, он сразу получает незачот.
Творец, понятно дело, чешет репу и Змея приглашает в редсовет, чтоб обсудить повестку дел вертепа, прозрачности в котором больше нет. Мол, всё пошло совсем не так как надо, мол, всех за борт, плюс радиобуёк. Змей предложил всей тройке выпить йаду и яблоками выдать сухпаёк. Закончен разговор, закрыта тема, творец уже от гнева сам не свой, всю живность выселяет из Эдема и тут же погружается в запой.

А дальше понеслось без всяких правил – Адам с ОНО, у Евы сыновья. Однажды отказал братишке Авель, и Каин…в смысле, брату не судья. Ну, надо ж так бесславно облажаться! Всё шире их привычный ареал. Но как ОНО способно размножаться? Причём быстрей, чем каждый натурал. Теперь ОНО царит над целым миром, на гей-параде мы уже внутри. И по стопам Содома и Стихиры пошли поэты, чёрт бы их дери! Иной уже сейчас кусает локти, что он ни кутюрье, ни просто гей, что не его акриловые ногти царапают колонки пикселей. Его стихи бессмысленно-бесполы, но быстро продвигаются в народ. Теперь ОНО сердцами жжот глаголы, хотя давно пора наоборот.
Подумаешь! Твори, и дело в шляпе. Но хочется схватиться за топор…

Увидев всё, творец, понятно, запил. Вот так и спит в запое до сих пор.

Алекс Фо:

Абзац. Эдем усох, творец в запое, Адам в ОНО, ОНО выносит мозг; ребро уже поклеило обои, на новый ареал наводит лоск; а фауна среди подмерзшей флоры, пакуя в лопухи нагую стать, глядит на эволюцию с укором и добрым словом поминает мать…
Пока в бардак перетекала пьянка и растекалась устно и в строку, маляву Змей уволенный морзянкой отстукивал по радиобуйку. Известие о вышних неполадках по цокольным звенело этажам – мол, дождались, творец ослабил хватку – ввиду того, что натворился в хлам; мол, жоп… ой, кризис... без царя негоже…
И, сам недавно из небесных сфер, намылил глаз на мировые вожжи находчивый электрик Люцифер.
Внизу ж не рай, ресурсов – слон наплакал, удобнее престолы возводить. С тех пор узнала каждая собака: пахан сказал – а значит, будем рыть! И заскрипели мышцы и лопаты, буравил тверди, словно лазер, взгляд, и даже геев – оптом, прям с парада – определили временно в стройбат. Сентенций сложных флер сметя, как плесень, с броневика лосем орал прораб, жалел, что каска на рога не лезет и ощутимо не хватает баб. Прорабий взгляд скользил по круговерти, сползая землекопам в декольте, и, по уши в стихах, рыдали черти над чертежами некого ДантЕ.
Масштабы – жесть! Для всех найдется место, бригада впереди планеты всей: получит по жилплощади и квесту любитель си… ликоновых персей, и блудный рыцарь топора и йада, и тот, кто по чужим сусекам скреб, и отпрыск разобиженного гада, стучавшего на ближнего взахлеб… А там, где не врубились в мизансцену сквозь жесть метафорических колен, на всякий случай сделали геенну – то ли для геев, то ли для гиен.
Осилили постройку. Пусть не сразу, под матюги, сквозь тернии и смог… А под литературную заразу определить забыли уголок!…
Итог известен: да, со словом туго. Но, не желая жечь глаголом стол, писака борзый ищет пятый угол, восьмую пядь в затылке, третий пол… Ни в ад, ни в небо не берет цензура, из непонятных мест растет перо… Но выжила почти литература: нашла инет – и бродит, бродит, бро…

Ирина Корнетова:

Творец проснулся в величайшем гневе: так извратить божественную суть! Хотел повесить всех на первом древе, затем решил творенья в прах вернуть.
Огромный бак вселенского комбайна смешает души, плоть, свинец и медь. Всего-то пара кнопок: «вира», «майна» и пимпочка, чтоб массу подогреть.
Адам с ребром – первооснова фарша, его мясистость, глупость, густота. Лапша из рифм, стихов увядших спаржа; бездарность, леность, зависть – три кита.
Ингредиент второй – конечно, Ева: истерики, обиды, слезы, ложь, пучок волос и полцентнера гнева.
Комбайн взревел, превозмогая дрожь…
Теперь охапку пупсиков сладчайших швырнул творец в изрядно полный бак: бесполых дев и геев, шлюх жалчайших.
Затем – десяток бешеных собак . « Для остроты!», - промолвил с любопытством седой Творец, процессом увлечен, а Сатана сказал ему с ехидством обычное своё: «Я восхищен!»
Как сахар с перцем – ангелы и бесы (дружище дьявол! Помогал, как мог…)
Последний миг последнего замеса… Всё замерло, и появился – БОГ.

Алексей Порошин:

Он Андрогин. Жена и муж по крови, капризен, непослушен и сердит, меконием залепленный по брови, уже четвёртый пол – гермафродит. Да что уж там, слепили, так слепили. Творца и так расстроили спьяна. Дитёныша помыли, накормили котлетками из свежего овна. Над полом слишком париться не стали, Эдем и так трещит на вираже. Но, судя по размерам гениталий, он был намного больше М, чем Ж. Наука не умеет много гитик, судьба наук давно сошла на нет. И записав в церковной книге: «Критик», ребёнка сразу слили в интернет. Ну вот, последний выдворен из рая, и допивая свой аперитив, творец довольно руки потирает, задумывая новый креатив.
А в паутине буря и торнадо – устав от стихотворных адских мук, стучит челом паетская громада – помилуй нас, великий царь-Паук! Отбросив мишуру мирских политик, Паук, стряхнув стихи с могучих ног, им заявил: «Я ваш верховный Критик. Аз есмь Царь и ваш паетский БОГ. Конечно, всем достанется по вере. Кому песец, кому-то целый слон. Но все круги маэстро Алигьери для вас всего лишь лёгкий моцион. О чувствах и страданиях не надо. Сегодня Мы опять не с той ноги. А чтобы на Олимп попасть из ада, об этом даже думать не моги. Не рыпайся – окажешься на плахе, Не возражай – очутишься в гробу. Зачем пеон, анапест, амфибрахий? И чёртовым хореем заямбу.»
Тем временем, устав копать до крика, совать, куда попало, мощный бур, махать кайлом, дорыв до Мозамбика, ребята поднялись на перекур. А наверху – торжественная встреча, симфонии, кантаты, па-де-де, актёры, мушкетёры, слёзы, речи, фуршеты, поэтессы и т.д. От дивного, невиданного чуда расслабились копатели ядра. И я сейчас рассказывать не буду, какая там потом пошла жара. Как кто-то матерился, кто-то гадил, кто в номера ломился без ключа, а кто уже кого по персям гладил, об этом мы не здесь и не сейчас.
Танцуют все! Какие там сомненья, эй, Люцифер, давай поярче свет! И только поутру пришло прозренье – есть всё. Вот только Слова больше нет.

Когда миров подкопана основа, поскольку сомневаешься в творце, нельзя кричать: «Вначале было слово!» Задумайся, что вызреет в конце…

Ник Туманов:

Пока Плеяд, заползших тихо в койку, любил Отец, напившись словно тать, Сын-Андрогин не званый на попойку, задумал быстро сделать перестройку, а дело начав, начал ускорять. И нацепив легко за плечи ранец – учёный (чтоб его!), почти Сократ, он объявил, что папа, мол – засранец, сломал в пустой борьбе протуберанец, и Андрогин отныне мирозданец, и всё перекроит на новый лад. Что это, мол, пустяшная работа – строгать, как папа Карло, из бревна тупых людишек, проще – идиотов, и назначать, кто муж, а кто – жена. А чтобы проще шёл процесс созданья, он тотчас кастинг объявил для тех, кто б стал ему подмогой в начинанье, и поддержал в развитии успех. И в жажде новизны, и креатива поставил им задачу новый Бог – клепать побольше модных и красивых, не важно, что у них там между ног.
И понеслось! Строгают, пилят, бурят, и во вселенной ширится дефолт, а раз дефолт, так значит не до дури – здесь гайку вставят, там прикрутят болт. Идёт работа – стройными рядами уже полки шагают буратин. У них на всех одна теперь забота – попей, пожри, да в гайку болт ввинти. И каждый равен, каждый обозначен, и каждый гордо шествует ослом, и только так отныне – не иначе, ты или донна Анна, или мачо, а кто чуть-чуть иной – идёт на слом. Всех буратин учтя на поголовье в числе стихи читающих ослов, Бог новый выдал квоту пустословью на производство знаков, букоФФ, слов. И вот уже по-взрослому читают, и узнавать пытаются слова – а там всего дефис и запятая, а между ними частое «Иа».
"Иа-иа!" – несётся по вселенной. "Иа-иа" – вершина высших сфер! И Ад захвачен племенем поленным, а Люцифер отныне просто пленный – у буратин в обслуге Люцифер.
Но Бог-Отец, проснувшись, отряхнувшись, попив рассола, разогнав Плеяд, промыв глаза, прочистив пальцем уши, решил вселенцев сосчитать по душам, а душ-то нет – сплошной вишнёвый сад! Опешил Бог… к чему такие страсти? И кто посмел? И кто велел, и кто?..
Тут Люцифер огнём из тухлой пасти, мол: "Ваш сынок, етти его в пальто! Совсем с катушек съехал, оглашенный – отправил всех чертей растить дубы." Мол: "буратин, потребных для вселенной он нафигячит вволю! Эх, кабы, создатель, вы решились на отмену всех демократий, вы же либерал, я сам легко убился бы об стену, но завсегда б за вас голосовал!"
И Бог махнул рукой, озлясь конкретно, и напустил на землю пал и мор, и был конец родившемуся свету, когда потоп вселенский землю стёр.

Ну, а когда утихла буря, снова он строил мир, и Люцифер помог.
И зарождалась жизнь.
И было слово.
И это слово снова было –
Б О Г!

ВесНа:

И не было начала – только звезды туманностей, пульсирующих в такт. И вдруг Его душа коснулась прозой безвременнопространственный антракт.И что ж? Отсек материи в тумане огромный кус, не видя зги во мгле, скруглил умело, истово все грани.(Затем гончар так делал на Земле).Он медленно и трудно слепок глины надел на ось. И этот теплый ком руками мял и гладил, сгорбив спину, и вдруг подумал: «Будет людям дом». Взял палочку иль косточку – не важно, и клинописью знаки выводил. Урал, Памир, Везувий – поэтажно морщинил горы. Выцарапал Нил. И капля пота вдруг со лба упала на этот шар. (А с виду-то – горшок) Она Азовом, звезды помнят, стала. Он до сих пор соленый и большой. Озера, реки, кровь мозолей – зори… Тот вечер был безоблачен и тих! С рубахи соль полощет Мастер в море... Устал Господь. Когда ж напишет стих? Но нет стихов. Пока – зверье, овраги, поля, луга, цветы в густой траве. И лес. Ну, слава, Господи! Бумага! (Куда ж писать всё то, что в голове?) Уже и парень ходит меж деревьев, жует плоды, оскомину набил. И хитрый змей старинный, самый древний, собою ствол в готовности обвил. А что же Бог? От тягостного груза за будущую грешность всех людей творит себе (Адам потерпит) Музу. О, Женщина!!! И стих слагает ей.
......................................
Опубликовано
Твори
Размышления о Слове типа дуэли такой с Алексом Фо