Пёс Жнеца

Небесный Жнец отводит серп.
Взошло созвездие-ошейник.

По жилам вновь струится смерть,
безумье, тьма и предвкушенье:
меня торопят и зовут
шаги решившей спорить с небом,
рискнувшей собирать траву
среди могил, крестов и склепов.
Она мечтала с малых лет
с дающим силу повстречаться -
но тонких лезвий бледный блеск
и тьмы изломанные пальцы
пугают лунным серебром...
Меня азарт живит и греет,
она же мчится, мчится прочь -
она быстра, но я быстрее!

Меня ведёт не долг, не гнев:
есть лишь один закон для Гримма -
соткавшись из ночных теней
лететь вперёд неотвратимо,
впивать кладбищенской травы
влекущий человечий запах,
и, наслаждаясь дрожью, выть
прижав беглянку чёрной лапой!

Ей лунный серп пронзает бок,
безжалостно рвёт тело коготь -
она кричит, что есть лишь боль
и страх, и смерть - и нету бога,
и отрекается от вер,
и остаётся жить - седая.
Доволен Жнец, источен серп -
я исчезаю, тьмой растаяв.

Единорог

Туда не ведут дороги,
маршрут незнаком и труден...

Там неба и света много, а птицам неведом страх, там бродят единороги - беспечно подходят к людям, и взгляд их спокойно-лёгок, и солнце у них в глазах.
Зубчатые стены замка грозятся пришпилить ветер - а он, растревожив флаги, ныряет в защитный ров. Гуляет у замка самый таинственный зверь на свете - твой друг и хранитель магий - прекрасный единорог.
Ты будешь блуждать в опасных лесах и тонуть в болотах - огромных и непролазных - но, всё же, в конце пути ты выйдешь на свет и сразу увидишь, узнаешь: вот он - твой замок, совсем как в сказках! Но что ж так печально-тих...
Над замком - больное небо, и солнце его не греет: огонь погасили грозы, дождём горизонт размыт. Не слышен здесь птичий щебет, на серых ветвях деревьев - пустые вороньи гнёзда, лохматые клочья тьмы.
Безлюдно. Донжон разрушен, и выщерблен старый камень. Внезапно раздастся грохот: опустится ржавый мост. Ты вздрогнешь, цепи коснувшись, чуть слышно прошепчешь: "Мама..." - и, слепо шагнув к воротам, поймёшь, что пришёл домой.
И станет тоскливо-страшно, что путь без остатка пройден: ты вспомнишь конец историй, войдя под забытый кров - глазами из жёлтой яшмы с трофейной доски напротив спокойно и мёртво смотрит последний единорог.

Попугай

Стонал он: "Не ценят меня в этой сцене -
мой профиль орлиный, густое перо!
Ах, был бы я чёрен, как злоба, как ворон -
и все осознали бы, как я хорош,
когда едкой бранью олице-творяю
(куда лучше прочих) военный угар!
Слагали бы песни и пели "не вейся
над нашими скальпами, о попугай!"

Рыдал он всё тише: на ветке чуть выше,
дразня попугая насмешливым "кар",
надменный и гордый, сидел сытый ворон -
и смерть отражалась в блестящих зрачках.

А рядом на поле свернулась от боли
себя осознавшая с первой зарёй,
не плача, не споря, немая от горя -
мохнатая рыба, печальный зверёк.
Она - не для боя: не ворон, не воин,
а так - чудо-юдо: о них не поют.
Нет целую вечность её человека -
и он не вернётся, убитый в бою.

О, Господи, если вернёшь после смерти -
пусть будет смешным и обидным твой дар:
ничто не пугает - да хоть попугаем!
Но только не это - убитого ждать...

Абýми гýти

Могут быть сказки жуткими или наоборот.
Можно напрасно верить или же не напрасно.

Хочешь, я расскажу тебе правду о тех, кто ждёт -
вечер сегодня скверный, грустная будет сказка.
Холод, врываясь, ластится: сказочник тьму принёс.
Вот бы умчаться с ветром - но никуда не деться.
Это не будет Хатико, палевый верный пёс,
это не будет Герда - девочка с храбрым сердцем.
Осень усыплет листьями летние миражи,
память залижет раны, воспоминанья скрутит -
но не узнает истины, снова один дрожит
где-то на поле брани глупый абуми-гути.
Воины были славными: бились они легко,
гордо пылало знамя, гибли бойцы и кони...
Держится крепко лапами глупый мохнатый ком:
он ни о ком не знает, он ничего не помнит.
Но от рожденья прожито сто одиноких лет -
треплет пушистым флагом, дымкой сдувает с поля,
а у него нет прошлого и утешенья нет,
и не умеет плакать тот, что рождён для боли.
Где-то встречает Хатико поздние поезда -
воспоминаньем греться можно в минуты грусти...
Сказочник знает накрепко: надо уметь не ждать.
Чтоб не проснулся в сердце глупый абуми-гути.