1. Армянская зарисовка Он стоял на скале. Ветер дул, охлаждаясь Севаном.
Джавахетский хребет извивался вдали, слеп и глух…
Пусть туман до колен развалился там гостем незваным –
защищает от бед не по росту большой архалух.
Был зажат паркапзук под мальчишеским слабеньким локтем,
надувался пузырь – и мелодия танца лилась…
Резко блеющий звук процарапывал сердце, как ногтем,
разгонял ввысь и вширь облаков накрахмаленных бязь.
Озорной «лернапар» зародился над скомканной буркой -
и в ущелье завис, приумноженный эхом стократ...
На закате – нагар. Там сейчас благоденствуют турки -
горы Сис и Масис... не армянский давно Арарат.
Обнажённый сакрал растекался растаявшей льдинкой,
пробуждая в сердцах симбиоз наслаждений и мук...
Он стоял и играл на подобии древней волынки,
что любимый Арцах по старинке зовёт «паркапзук».
2. Испанская зарисовка Юный маленький баск, чуть живое дитя Пиренеев,
исполнял на скале незатейливый быстрый мотив.
От безудержных ласк распалялась волынка, пьянея -
в наступающей мгле злую крепость объятий простив.
Локтем выдавлен мех, захлебнулся мелодией чантер,
неустанно ревёт, надрываясь, басовый бурдон...
Прячут зрители смех?.. Горы, море и чайки - отстаньте,
здесь не праздный гавот, а сердечная мука и стон...
Пусть страна - "И-шпаним", "берег кроликов" - по-финикийски,
но у басков в крови - бычья сила и гордость орла;
кто питался одним "bacalao" в надколотой миске -
может взять дробовик и пальнуть во врага - не со зла.
Вот и воет в ночи, будто волк, галисийская гайта,
исполнитель устал - но терзает надутый "мешок",
не прервать без причин крик души над массивом базальта,
пусть надежда пуста - но мальчишке сейчас хорошо...
То и другое нравится)
Спасибки тебе))
Забытый богом и судьбой.
С волынкой в образе шотландца
Явился я перед тобой.
Решил:" Сыграю буги-вуги -
Чего волыну зря тянуть!"
Но чуть не лопнул от натуги,
Когда хотел её надуть.
Лишь подчеркни октавный лад.
Волынка жалобно застонет,
Меха раздует. Будешь рад
Узнать, что заунывность звука
Взрывает спящий пласт души
Получше твиста, буги—вуги…
И ты потуги не глуши.
Привет, Саша) Как только освобожусь от реала, загляну на твою страницу. Чем поживиться в плане пикировки, наверное, найду? И, конечно, если буду способна написать))) Последнее время с этим у меня плохо))
Скоро сил у него и совсем, извините, не стало,
И на части ломается страстный басовый бурдон.
Нет возможности выть, будто волк, а потом станцевать ригодон.
«Мне бы сала, Петренко, обычного жирного сала».
А Петренко молчит. Он давно уже хряка не резал,
Потому что от сала страдал этот баск диатезом,
Значит, баску осталось глодать эфемерную кость,
Или впиться губами в прозрачную сочную гроздь,
Или волка пронзить на бегу заостренным протезом.
Никогда! Он природы больной, но ребенок,
Он питается музыкой с самых дитячьих пеленок,
И в «мешке» его гайты достаточно вкусной еды,
Он играет, играет, и музыки этой следы,
Привлекают к нему чуть живых, но прекрасных басконок.
Музыкант продолжает уныло терзать свой мешок.
А эколог Петренко за ним наблюдает. И ясно,
Что причину повальной вибрации таки нашёл:
Заунывность волынки колеблет и горы, и долы.
От тектоники плит не по-детски ревёт океан.
Чайки плачут навзрыд - похоронной мелодии вторит
Беспощадное эхо. Но спец подготовлен. И пьян.
Ведь иначе не выжить в таком музыкальном экстриме -
Только в дупель залиться. И пусть увольняет Гринпис -
Не сломить убеждений. А если доп. дозу чел примет,
То покажется небом в алмазах любой катаклизм.
В этом ракурсе - пофиг, что с "берегом кроликов" станет:
Превратит ли мальчишка бурдоном базальт в порошок,
Или славный земляк не оставит здесь камня на камне -
Важен добрый настрой. А Петренко уже хорошо))))
Привет, Юра) Спасибки за эксп - радовает он меня)))
Из которой басконская выглядит самой шпанистой,
Самой еле живой и бурдонистой, самой гайтистой
(Можно так говорить? В словаре мы проверить должны).
И этнограф Петренко твердит: «И-шпаним, И-шпаним»,
И с такой невозможной любовью глядит на мальчишку,
О которой я лично читал лишь в классических книжках,
А Петренко нигде не читал. Да и ладно. Бог с ним.
Лишь бы он заменил доходяге Исидро отца,
Что являлся известным героем борьбы за свободу,
Лишь бы дал он надежду Басконии гордой народу,
Что подросший мальчишка раздует «мешок» до конца.
Изучает народы, культуры… Особенно - быт
Доходяги Исидро, который «волынит» на мокром
От прибоя плато. Безысходность «наскальная» злит
Так, что пекло милей, чем родные лесистые кручи.
Мальчугану поесть бы, согреться - подальше от бурь,
И тогда, вероятно, смягчится излишне колючий
Взгляд на мир и добро, а конфликты настигнет табу.
Хоть шпанистым обычно присущи огромные планы
В отношении разных свобод, суверенности, прав,
Но трактуют понятия стрёмно до колик. И ладно.
Мы вернёмся к Петренко. Покинув «зелёных» и став
Увлечённым этнографом, сил на мальца не жалеет,
Посвящает в агапе – канон христианской любви.
Вероятно, надеется вырастить новое племя
пацифистов. Но - миссия невыполнима, увы.
Значит, скоро отправят обратно - в Шешоры (Карпаты).
Просочился слушок - эмиссаром назначен Том Круз:
На доске пиренейской сумеет добиться не пата,
А цугцванга. Иначе… Предсказывать я не берусь.
В небе течет река голубая…
Арфистка играла в торговом центре
Про бедного мальчика из Бильбао.
С неба ей пел-подпевал сам Карузо,
Справа - какой-то бухой посетитель.
Звуки коснулись души Тома Круза,
Ну и, конечно, Петренко, простите.
Круз моментально собрал свою сумку,
Бросил туда колбасу с авокадо,
И, не вполне подчиняясь рассудку,
Сел в самолет, вылетавший в Гранаду.
Там пересел на худую лошадку,
В руку копье ухватил боевое.
И поишпанил ни валко ни шатко
В город Бильбао, город героев.
Видит на площади странную сценку:
С тощим мальчишкой, рыдая в обнимку,
Ваня Петренко танцует фламенко.
Трудно представить такую картинку.
«Я уезжаю, - так шепчет эколог, -
Как мне обидно, как мне обидно,
Но оставляю я сердца осколок
В доброй душе мальчугана Исидро.
Я бы ему рассказал про Карпаты,
Я бы ему рассказал про Шешоры,
Я б рассказал, как во время заката
Делают горы солнцу уколы.
Я про Шевченко ему бы поведал,
Я бы ему прочитал Украинку
Я бы следил, чтоб он вкусно обедал,
Мой неухоженный маленький сынку.
Господи боже, меня отзывают
За перепитый стаканчик Чаколи,
Но ведь они же меня вырывают
Прямо из сердца ребячьего. Боли
Нету ужасней. Себя мне не жалко.
Жалко мальчишку, Басконию, басков.
Что ж, подъезжай на лошадке, идальго
И подавай нам конфет и колбаску.
Это ведь ты будешь папой Исидро.
Вижу: достоин и полон добра ты.
Я за графинчиком баскского сидра
Скоро тебя расцелую, как брата».
Ёлки двадцать! Меня впечатлила кривая сюжета:
Завихрения краше кругов на ячменных полях.
А способствовал перипетиям мальчишка из ЭТА,
Без вины виноватый – случайно так карта легла.
Не волынку услышал Петренко – мелодию танца,
И душа понеслась вкривь и вкось по наваррской земле,
От галопа случилась субдукция плит океанских.
В результате цунами - угроблен реликтовый лес.
Партизаны ушли не в Гранаду – Бискайские горы,
Притаились до часу в ущельях, надеясь - пройдёт
У Петренко желание пляски устраивать. Вскоре
Мистер Хант нарисуется, значит, сравняется счёт
В этой битве титанов – известно, бывает неистов
До потери сознания. Хоть специальный агент
Не выносит фламенко, но больше всего – экстремистов,
У которых, считает, от злобы мутировал ген
Толерантности. Вряд ли поможет колбаска с чаколи -
Суетится этнограф напрасно. Разумней сейчас
Над судьбой музыканта вздыхать, напиваясь в Шешорах -
То есть дальше от мест, где зачистка уже началась.
«Реконкиста» объявлена, будут злодеи разбиты.
Не сумеет агент в одиночку – солдаты ООН
Наготове. Петренко потом на гуцульской трембите
«Оду «К радости» сбацает - с гайтой мальца в унисон.