Мадонна

Она боялась – как бы не засохла
вдруг выросшая вишня у ворот.
Свекровь корила – сбросишь ведь, дурёха –
а женщина лишь гладила живот,
и пяточка под нежными руками
переставала ударять под дых.
Смеялся бог, с тропы сдувая камни:
не оступись, не расплещи воды.
Казалось, обещал тогда Всевышний,
что вечны будут радость, сын и дом.
Она всё лето поливала вишню,
упрямо веря, что – живой водой.

Кто говорит, мол, слава богу, ранен,
зато живой...
Её дрожит рука:
боль взрослого ребёнка забирая –
так страшно ненароком расплескать.
Она стара, по-прежнему упряма.
Свекровь устала жить и умерла.
Ребёнок хочет пить, он шепчет… мама...
Лежит который год – совсем ослаб.
Бог радуется с кем-то, кто счастливей,
нет от судьбы страховок и защит.
Давно засохла вишня без полива.

Пои дитя... Воды не расплещи.

Рыбка

Мы спорили, потом, убавив пыл,
решили, что морозить – слишком жёстко.
Чуть не разбив аквариум, добыл
наш Колька-дурачок вуалехвостку.

Вниз с высоты пакет с водой швырнуть –
на бомбу так пленительно похоже!
На нас орал, держась рукой за грудь,
что сдаст в милицию, обрызганный прохожий.

А мы искали рыбку – не нашли.
Мешались у старушек под ногами,
кота трясли, но не было улик.
Постановили – вознеслась, как ангел.

А Колька вечно лез, где высоко,
нас обзывал ссыклом и дураками.
Он спрыгнул в яму на забитый кол,
и мамы плакали и нас не отпускали.

А мы шептались – осмотрел бы дно,
когда бы он таким придурком не был.
Боясь признаться, мы храбрились, но
исподтишка поглядывали в небо.

Нет, я не трус, но, всё же, иногда
мне кажется – играет кто-то рядом,
мне кажется – вокруг меня вода,
смерзаясь в лёд, утягивает падать.

Я помню всех, с кем жил в одном дворе,
но лица стёрты, силуэты зыбки...
Боюсь однажды в небо посмотреть,
а в небе – рыбки, рыбки...