Белые люди в черных рваных пальто, Белый снег со следами, ведущими в смерть. Кто здесь выживет? Бог - или черт - знает кто. Остальным же на поезд в концлагерь помогут успеть Черные люди с пластмассовой черной душой, С автоматами жадными наперевес. Мальчик, плачешь? Ты ведь уже большой, И твой папа седой на прощание с белых небес Три снежинки поймал, сжал в ладони и влез в вагон, Прикрывая тебя тощим телом от черных псов, Белоснежное поле горько поплачет вдогон, И ругнется в ответ на стыке черный засов…
Черный чад из трубы. Вы приехали вместе со мной. А куда? Без разницы. Запах смерти и дымный хвост. Почему же мне кажется, что этот сон цветной? Ах, наверное, из-за желтых звезд…
В чем я согласна с некоторыми судьями Межпорта - на тему войны и Холокоста кто только не писал. А потому трудно не скатиться до штампов и слезодавильни. Здесь, Юра, тебе удалось написать нечто другое, своё, но трогающее многих. Два момента особенно понравились: "И ругнется в ответ на стыке черный засов… " и вот это - "Почему же мне кажется, что этот сон цветной? Ах, наверное, из-за желтых звезд…" Спасибо тебе.
Юра, читала и думала-ах, какое стихотворение хорошее, но совершенно не по теме. Как вы сделали это? В конце пришло или вы сразу знала, что Сон Цветной из-за желтых звезд? Неворояно! Просто слов нет, ну, такая вещь! Замечательно!
Эта мысль - черно-белый сон с желтыми звездами в самом конце мне пришла как только я узнал тему конкурса - "Цветной сон". И я подумал, что таким образом все происходящее глубже подействует на читателя.
Я поплакала в конце, и думаю, что надо это стихотворение в учебники по литературе. Хорошо было бы на уроке про Холокост читать. В конце урока почитать, и ничего не говорить больше.
Это из тех стихов, мимо которых нельзя пройти. И не просто вернуться, а возвращаться и возвращаться, а лучше - знать наизусть. Мальчик, плачешь? Ты ведь уже большой, И твой папа седой на прощание с белых небес Три снежинки поймал, сжал в ладони и влез в вагон, Прикрывая тебя тощим телом от черных псов, Белоснежное поле горько поплачет вдогон, И ругнется в ответ на стыке черный засов…
Почему же мне кажется, что этот сон цветной? Потому что чёрный и белый - это тоже цвета. Ну и жёлтый, как без разлук?
Это шедевр, по-моему. Абсолютно прямолинейные бело-чёрные жирные строчки, которые сказаны душой.
Одно из самых поэтичных стихотворений на самую горькую непоэтичную тему. И повторюсь - строки, ошеломляющие точным и тонким пониманием трагедии вселенского масштаба именно внутри собственного сердечного колокола, который периодически неустанно отбивает набат. Чтобы помнили. Вот на таких людях, как ты Юрочка, тяжёлыми мешками на спине переносится история из одного лютого времени в другое зло. И не канцелярским языком, а потоком высокого сознания и умением привести в это сознание окружающий мир.
Спасибо, Лаура! Далеко не уверен, что я достоин таких слов, но очень рад, что стих не оставил тебя равнодушной!
Вспомним Бориса Слуцкого
КАК УБИВАЛИ МОЮ БАБКУ
Как убивали мою бабку? Мою бабку убивали так: утром к зданию горбанка подошел танк. Сто пятьдесят евреев города, легкие от годовалого голода, бледные от предсмертной тоски, пришли туда, неся узелки. Юные немцы и полицаи бодро теснили старух, стариков и повели, котелками бряцая, за город повели, далеко.
А бабка, маленькая словно атом, семидесятилетняя бабка моя крыла немцев, ругала матом, кричала немцам о том, где я. Она кричала: – Мой внук на фронте, вы только посмейте, только троньте! Слышите, наша пальба слышна! –
Бабка плакала, и кричала, и шла. Опять начинала сначала кричать. Из каждого окна шумели Ивановны и Андреевны, плакали Сидоровны и Петровны: – Держись, Полина Матвеевна! Кричи на них. Иди ровно! – Они шумели: – Ой, що робыть з отым нимцем, нашим ворогом! – Поэтому бабку решили убить, пока еще проходили городом.
Пуля взметнула волоса. Выпала седенькая коса, и бабка наземь упала. Так она и пропала.
Спасибо огромное)
Ах, наверное, из-за желтых звезд…"
Спасибо тебе.
Спасибо
Эта мысль - черно-белый сон с желтыми звездами в самом конце мне пришла как только я узнал тему конкурса - "Цветной сон". И я подумал, что таким образом все происходящее глубже подействует на читателя.
Мальчик, плачешь? Ты ведь уже большой,
И твой папа седой на прощание с белых небес
Три снежинки поймал, сжал в ладони и влез в вагон,
Прикрывая тебя тощим телом от черных псов,
Белоснежное поле горько поплачет вдогон,
И ругнется в ответ на стыке черный засов…
Почему же мне кажется, что этот сон цветной? Потому что чёрный и белый - это тоже цвета. Ну и жёлтый, как без разлук?
Это шедевр, по-моему. Абсолютно прямолинейные бело-чёрные жирные строчки, которые сказаны душой.
И повторюсь - строки, ошеломляющие точным и тонким пониманием трагедии вселенского масштаба именно внутри собственного сердечного колокола, который периодически неустанно отбивает набат. Чтобы помнили. Вот на таких людях, как ты Юрочка, тяжёлыми мешками на спине переносится история из одного лютого времени в другое зло. И не канцелярским языком, а потоком высокого сознания и умением привести в это сознание окружающий мир.
Далеко не уверен, что я достоин таких слов, но очень рад, что стих не оставил тебя равнодушной!
Вспомним Бориса Слуцкого
КАК УБИВАЛИ МОЮ БАБКУ
Как убивали мою бабку?
Мою бабку убивали так:
утром к зданию горбанка
подошел танк.
Сто пятьдесят евреев города,
легкие
от годовалого голода,
бледные
от предсмертной тоски,
пришли туда, неся узелки.
Юные немцы и полицаи
бодро теснили старух, стариков
и повели, котелками бряцая,
за город повели,
далеко.
А бабка, маленькая словно атом,
семидесятилетняя бабка моя
крыла немцев,
ругала матом,
кричала немцам о том, где я.
Она кричала: – Мой внук на фронте,
вы только посмейте,
только троньте!
Слышите,
наша пальба слышна! –
Бабка плакала, и кричала,
и шла.
Опять начинала сначала
кричать.
Из каждого окна
шумели Ивановны и Андреевны,
плакали Сидоровны и Петровны:
– Держись, Полина Матвеевна!
Кричи на них. Иди ровно! –
Они шумели:
– Ой, що робыть
з отым нимцем, нашим ворогом! –
Поэтому бабку решили убить,
пока еще проходили городом.
Пуля взметнула волоса.
Выпала седенькая коса,
и бабка наземь упала.
Так она и пропала.
Гордый стих, Юр, и тоже необходимый в поэзии.
Хорошо, что он здесь)