Может, ты так кричал, что так слышал,
Что так чувствовал нервом своим,
Ты же видел, как люди не дышат
И без Бога живут. И ты им
Так кричал, разрывая все жилы,
И с гитарой жесток был и груб,
Чтобы каждый любил, что есть силы,
Не хитря, не играя в игру.
Всё искрило, рвалось и летело
От тебя, и в тебе, и к тебе,
А потом... Оставаясь незрелым,
Человечество в гулкой трубе
Остывало от хриплого рёва,
От истерики тёмного рва,
От натужно кричащего слова,
Что лишь правда бывает права.
Тот, кто слушал тебя с упоеньем,
И сейчас токовал бы с тобой,
И ножу твоего вдохновенья
Отдавался бы снова любой.
Но потом, без надсадной гортани,
Вереницы баллад и стихов,
Слыша новый порыв испытаний,
Словно ожили тысячью ртов,
И красиво, и жутко, и нежно,
Полупризрачно и громово
Полетели с любовью безбрежной,
И не требовали ничего.
Ничего, кроме правды и веры,
И любви те слова не несли.
С ними жизнь стала менее серой,
Каждый стал чуть поменьше труслив.
И навеки в душе у России
Поселился с гитарой поэт,
И кивнул наверху, в небе синем,
Одобрительно звёздный совет.