Сидеть вот так, как мы сейчас сидим.
Глазеть в окно и любоваться вздором
небес, снегов и птичьему проворству -
возможно без тебя. Не быть одним -

тревожное, людское ремесло.
Оно, как эта муха на веранде,
чьё пробуждение, зимой, пикантность -
всем с тёплым солнцем нынче повезло:

пакету; и далёкий Амстердам
латиницей поведал нам о чём-то -
на лёд пустил мальчишек и девчонок,
дал лыжи старичкам назло - годам;

дрожащему, налитому, вину;
и паузе, позволившей заметить
удачу птиц питающихся хлебом,
жизнь странной мухи и сплетенье - рук.

--------------------

Ты не бывала в Амстердаме.
Я не возил тебя в Мадрид.
В твоём лице осталось мало
живого цвета. Пусть болит
во мне чудесная надежда.
Я без тебя на свет ослеп...
Лишь выйдешь - покупать одежду
пойдём с тобой, бросая хлеб
голодным птицам. Пусть услышит
Господь их пенье, живость - крыл.
Пусть будет снег: ты я и лыжи,
пусть будет скорость, пусть остры,
нетерпеливы будут - палки,
пусть заячьи следы вокруг...
Всё будет так, зачем нам плакать?
Не отпущу тебя из рук!

--------------------------
Милый Ханс

Под хмурым небом и случилась эта небыль:
под рокот северного моря стук шагов,
не слышен, мальчик, дамба; а под дамбой дрожь...
Ханс Бринкер взял из дома сыр, немного хлеба.
Который день погода дрянь - штормит, и дождь.
"Скорей, бегом!" на антресолях - лыжи
от стука мокрой двери, словно детвора,
несмело глянут вниз "покамест не пора",
а впрочем рождество, по осени, чуть ближе.
Но что это, фонтан воды - прорыв! Бежать, орать?!
Позвать на помощь - никого, заткнуть, а нечем.
А мать готовит сытный ужин. Амстердам,
уставший за день, отдыхает: "Аз воздам", -
рокочет наглой мордой чёрт - ужасный вечер.
Голодный милый Ханс, как ты попал сюда?!
Лишь утром будет помощь, дьявол - опоздал.