Он утром встаёт и бреется бритвой Оккама,
Прилежно срезая всё лишнее подчистую.
Мелькнёт недомыслие: "Видела б только мама!" —
Но мама не видит, поскольку не существует.

Потом он на кухню шаркает шагом жертвы,
И думает: "Время близится к катастрофе".
Он ставит в жерло вулкана мятую джезву,
И варит, и варит горчащий утренний кофе.

А после берётся за солнечную пирогу,
Плывущую грузно по долгим тысячелетиям,
И лопасть весла приближает мир понемногу,
В котором нет места его позабытым детям,

Где город оскален подобием злого рифа,
Где факелом светит бессовестная свобода —
Индейский оракул, осколок былого мифа,
Бессмысленно втиснутый в мёртвый язык народа.