Ой, дивные, о, диванные времена... Как дела у головоньки? Как дела?
Всё как по Маслоу вниз, безгривого солнца близ.
Доброе утло – начнётся с коктейля молотого кофе и мол: а как в турку не загреметь.
Буркаешь в облака.
Завтрак – мор и ковка по-корейски, недоеденная батьком (что по срокам – на специи опирайся).
Следующая стадия мрака. Сплошь одно вороньё.
Встав поперёк неба, гнут свои тёмные линии рыбные кости антенн, превращая пространство в ноуваристый болью-он мёртвого инфоморя – из спутниковых тарелок сёрпают его аль-да-барановые жертвы побарабанных установок.
При ВК я, катаешь телегу пальцами, снова и снова отрицая: ты уже там
где: ржавый ЧСВ механизм диминутивит жизнь, где: им перья, перья! а нам – не нам. (Какие уж тут замашки!)
Орёт двуглавый Оруэллом в двух главах букв мошкарой закружен: гласными и согласными, шипящими про себя, по углам со-норными.
Мышь, лень и я - норушны. Незаконченный сюрреал.
Бабки больших подъездов доядерны взводят споры. Скроется вскоре, вскроется.
Над всем дядя стёба со звёздной своей высоты - соскребает искринки мозга.
Натянутая страна звук издаёт глухой – под руки поздно взятый расстроенный инструмент.
В положении цугцВанга (водит стеклянный глаз), теряет со смертью свою тождевственность.
Вдох диафрагментировав, не угодив в коллективную полицинацию, через помехи рацио пробираешься, наводишь грудную камеру.