Сны беспокойные.
Грозы, прошедшие
краем давным-давно —
копьями,
саблями,
плахами,
петлями,
стенами в пламени…
праведно? грешно ли?

По ендовам вино,
кравчий-красавчик блудливо прищурится,
очи — кромешный ад.
Кровь обшлагами — разводами бурыми.

В спальне, что ночь, благовония курятся,
В уши медовый яд —
в тело ли жар, нетерпение в чресла ли?
Грозный надёжа-царь,
тени в углах да кошмары воскресшие,
жуть обуяла,
колотится бешено сердце.
Кричи,
ударь —
кравчий-красавчик безмолвен, безропотен,
только сквозь зубы стон.

Утро,
прохлада,
привычные хлопоты,
плечи расправлены,
злобные шёпоты —
гордому не урон.

В чашах заморское плещется-пенится,
выпьет — и всюду рай.
Верует истово:
не переменится
доля земная, покорная пленница
(Боже, не дай…  не дай).

Станет предательством верность доказывать
в неблагосклонный миг.

Ласковый…
ласковый…
ссылкой ли, казнью ли —
страстью оплачена, болью предсказана
тяжесть его вериг.
Солнечный луч — точно милость последняя —
вырвет из забытья.
Медный рассвет растекается медленно…

Кравчий-красавчик,
бесстыдный и ветреный,
смертью сегодня пьян.