Где был кибуц садами оторочен,
сегодня оседают боль и пепел,
в разгаре дня темнее южной ночи,
а те, кто видел — те от слез ослепли.
У голубя, на уцелевшей крыше,
должна быть ветвь оливы по легенде,
но я же вижу, очень чётко вижу —
он держит в клюве траурные ленты.
— Зачем сгущать? — скучая кто-то скажет,
в сердцах переключая телевизор,
не ведая, что копотью и сажей
уже насквозь наш прежний мир пронизан.
Да, чей-то дом пока ещё в порядке,
настурция пестреет на балконе,
но, может, очень скоро без остатка
всё слижет пламя языком драконьим.
И ангелы сгорят... Им не поможет
любовь слепая, ведь она бессильна...
Но, злу назло, из обгоревшей кожи
вновь прорастут безудержные крылья!

Меня не убедить, что мир цветной, —
он чёрной краски третьей мировой.