У Степаныча нынче приплод – окотилась кошка.
Что с ним делать не знает, пищат без конца кутятки.
Да ему-то не жаль молока, али каши плошку.
Кошка лижет плешивых, гребёт под себя в охапку.

А на днях разродилась корова, теленок пегий.
И Дуняша ногами пошла, всё лепечет "тятя",
ручки тянет, он сеном обложит её в телеге,
(за такой глаз да глаз, не оставишь одно дитяти)
и на поле вдвоём, он ей мать, и отец, и нянька.
… Как управиться тут, балаболят в деревне бабы.
Да на кой он им нужен, хромой, погоревший в танке,
больно страшный, как чёрт.
Не представилась Клавка кабы
так и жили бы жизнь, нарожали ещё детишек.
… Без него не могу, говорила, люблю, нет мочи.
Поминали: залезет хромой-то её на крышу,
дыры в кровле латает. А Клавка вокруг хлопочет,
глаз не сводит с него, пироги напечёт и с кружкой
молока станет подле, и ждёт мужика кормить-то.
Вечерами сидят на завалинке, он ей в ушко,
что-то шепчет и колет щекою своей небритой.
А она, заливаясь, хохочет, дурная девка,
банным листиком липнет к нему, нет роднее будто.
На сносях-то была, ковыляла, как квочка, веткой
комарьё отгоняла от мужа, глядела люто
на девиц и на вдовых.
… На кой он им сдался, страшный,
как печёное яблоко сморщенный да убогий.
А для Клавки, казалось, и не было вовсе краше
мужика на земле, только век её был недолгий.

Дунька, кутаясь в сене, от запаха трав утихла,
засыпает, как мать – синеоко на тятьку глядя.
Он косой острой машет, поёт дочке песни сипло,
молоком напоив. А чего ещё надо чаду…

У Степаныча нынче добра привалило, где тут
посидеть на завалинке, в баньке попарить кости.
Ну-ка радость, какая, телёнок родился летом,
сено будет. Кутятки – пущай уж пищат, чего с них…