Она не любит свой день рожденья, как все, кому больше тридцати.
Когда все гуще ложатся тени, а вялость чаще гостит в груди.
Как отпечатки ее морщинки - следы засаливших душу лап.
Она легко разглядит в мужчинах кто ненадежен, кто просто слаб.
Она не любит свой день рожденья, не хочет осени впереди.

Он в жизнь ворвался и, как младенец, припал к красивой еще груди.
Как будто это его подпитка, источник страсти и резвых сил.
И оказалось, что в ней в избытке эмоций юных…
Поди спроси, что отыскать в нем смогла такого, что снова стала, как в sweet 16, летать с бесстрашием мотыльковым на пламя чувств.
Основной инстинкт.
Пусть за спиной зашипели сплетни, а где-то камень нашла рука.
Что ей, такой, над 20-летней победа просто вдвойне сладка. Раз у самой не сложилось вовсе, отрада – портить судьбу другим. Ей светит старость, туманит осень – весну поганит теперь и им…
Но как без грязи в людской трясине? Им сразу ясно, кто виноват.
В глазах так много небесной сини, а на губах закипает ад. И что готовит ей день грядущий – она-то может понять сама. Гадать не надо на звездной гуще. Уж лучше просто сгустить туман. Ведь кто любил, тот судить не станет. А судьи… те, кому все равно.
Он завтра скажет ей «до свиданья». И станет сумрачно за окном. Но кто бы смог на ее-то месте не ухватиться за этот шанс побыть моложе, поверить лести, ворваться в образ, взметнуться в транс. Потом испытывать свой характер, от дикой боли не каменеть. В хорошей драме в последнем акте – не раньше – ясно уже вполне, чем завершилось, чем увенчалось, и для чего на стене ружье.
Оставим смех и отбросим жалость, зачем таким унижать ее?
Сурова жизнь и бывает всякой. Не все в ней масленица котам.
Стихи Верлена, роман Бальзака. И все становится по местам.
Холодный чай да остывший ужин. Не нужно больше душе тепло.
Луна ущербна. Уже докушан запретный, но молодильный плод.
С плетня исчезли густые тени.
Как пленку, память чуть-чуть назад.
В последний раз это наважденье.
Небесна синь и дождят глаза