Приветствую участников дуэли и зрителей!

Вот моё мнение о литературных «выстрелах» – субъективное и не претендующее на высокое звание Истины.

Обычное понятие
http://litset.ru/publ/30-1-0-21032

Меня всегда привлекали произведения, в которых автор ломает устоявшиеся тематические шаблоны. Мы ожидаем, например, что тему смелости он раскроет через образ человека опасной профессии - лётчика, моряка, - а он пишет о скромном инженере, который дерзнул высказаться на общем собрании против начальства, зная заранее, что его никто не поддержит.
Автор "Обычного понятия" тоже ушел от стереотипа. Он расширил тему, обратив наше внимание на психологическую тонкость: преодоление страха иногда происходит бессознательно, без волевых усилий.

Людям нужен позитив. Или хотя бы отсутствие негатива. Но иногда реальность такова, что в ней доминирует злое начало, и его нельзя истребить, от него можно только «отключиться»: иначе не выжить. И когда чувство усталости и нервного напряжения становятся невыносимыми, в психике срабатывают некие «предохранители", убивающие страх. Человек перестает быть «тварью дрожащей» и начинает жить обычной жизнью в необычных условиях. Это тоже преодоление. Но – инстинктивное.
Вспомним «Декамерон», «Пир во время чумы», «Время жить и время умирать» и т.д. Там ведь тоже говорится об этом явлении.
А вот строчки Высоцкого из «Баллады о детстве»:

Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу.
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу.

Эти люди – не герои, достойные наград. Но они тоже боролись - за жизнь. И победили. Свой изначальный ужас как минимум.
Победили себя и жители города N., и журналист, находящийся среди них: он ушел от искушения «поплакаться» на страницах издания и написал о хорошем – в момент, когда хорошего не было. И тем самым дал понять: "жизнь не кончена, песня не спета". Не сметь сдаваться! Это не уход от правды. Это другая сторона правды – созидательная, заставляющая действовать, а не рыдать, опустив руки в бессильном отчаянии.

Итого: за умение автора глубоко мыслить и тонко чувствовать (и заставить меня, читателя, «встрепенуться») – добавляю балл не раздумывая.
========

А теперь – о том, что, на мой взгляд, стоит доработать.
Смотрим начало. Некая Жанна сидит в кафе. К ней подсаживается парень и бесцеремонно выпивает её напиток… Не сразу понимаешь, что он коллега девушки, а не посторонний человек, решивший так своеобразно познакомиться.
И вот, Жанна выходит из оцепенения и произносит речь. Высокохудожественную, кстати. Цветистые сравнения, метафоры, причастные-деепричастные обороты… Да что Вы, дорогой автор! Даже если Жанна – мастер художественного слова, не будет она так вычурно изъясняться в момент потрясения. Короткие фразы без начала и конца – вот и всё, на что способен человеческий мозг в такие минуты. Любой мозг, даже гениальный! Потому что все силы уходят не на мыслительную деятельность, а на преодоление эмоционального потрясения.

Передать суть происшествия (гибель девочки, трагедия матери) можно и без монолога Жанны. Пусть она говорит сбивчиво и нескладно, а в голове ЛГ рисуется полная картина... Вот тут можно не скупиться на художественные средства, это уже авторское описание.

Ещё один момент недоверия.
Корреспондент сетует, что людям, уставшим от войны, хочется читать «про цветочную клумбу и про соседского пса, которому отдавили лапу».
Клумба – это цветник определённой конфигурации. Не думаю, что способы её разбивки могут интересовать кого-то в условиях военных действий. Обобщенное «цветы» воспринималось бы лучше.
Отдавленная лапа? То есть, люди хотят слышать снова про негатив, хотя и в мини-масштабе? Нет, лучше не об этом. А о шестерых детёнышах, принесённых тигрицей-альбиносом в уцелевшем зоопарке. Это добрая, "мирная" новость, это - контраст с реальностью, продолжение жизни. Пусть даже не человеческой.

А вот композиционная погрешность.
ЛГ сочиняет статью:
Смерть в этом городе давно никого не пугает. Она приходит сюда с воем бомб и снарядов, но ей никто уже не кланяется. Я смотрю на людей, вглядываюсь в их лица и мне кажется, что смерть для них понятие вполне обыденное…
Было бы лучше, если б мы узнали о содержании очерка в конце рассказа, а не в начале. А пока мы должны думать, что журналист едет на место трагедии, чтобы написать о девочке. Едет и наблюдает жизнь города. А потом вдруг – раз - и неожиданная смена ракурса: он решает говорить о другом. Это «выстрелит» сильнее.

Читаю дальше.
Недалеко от входа худой мужчина в грязных тренировочных штанах и в рваной футболке говорит на камеру:
— …из миномётов долбили. Нормально, не страшно, привыкли уже.
«Не страшно», «нормально» - это бравада пацановская. Едва ли так скажут адекватные люди. Хотя бы из боязни накликать настоящую беду. Бомбёжка – это не норма.
Показать спокойствие говорящего можно через описание его манер, облика. Вот он неторопливо идёт в магазин, вот на ходу вполголоса бросает равнодушные фразы человеку с микрофоном… Ни волнения, ни паники. Жизнь продолжается.

Ещё одно возражение.
ЛГ обращается к уличной торговке:
— А вы не видели, как всё произошло?
Продавщица пожимает плечами:
— Да как… Взорвалось. Всю капусту вон посекло. Черти неладные. Как её теперь продашь?
О «продаже» лучше не говорить. Остановиться на «посекло». Потому что даже самая бездушная грубиянка не может не понимать, что растерзанный ребенок и разбросанная капуста – понятия не сопоставимые. Торговка и сама ведь, наверное, мать? Не может она быть настолько безразлична к трагедии, произошедшей на её глазах. Это натяжка.
Печаль, вызванную порчей продукта, можно показать, проследив её взгляд, уныло блуждающий по земле между лопнувших вилков. Можно написать о ноге в старой «прощайке», машинально сгребающей их в кучку. Можно даже едва слышное бормотание процитировать: «Теперь уж не продашь…» Но не более того.
(Да: эпизод с котом очень хороший, житейский).

И ещё. Все люди изображены схематично, лишь одна эта торговка удостоилась пристального внимания. В глазах читателя именно она становится символом человека, потерявшего страх и думающего о жизни. И когда ЛГ заявляет, что будет писать не о мертвых, а «о тех, кто продолжает жить в этом городе», кажется, что очерк (подстрочно - хвалебный) будет посвящен вот таким торговкам, лишенным сострадания. Сразу встаёт вопрос: а хорошо ли это, потерять страх, если вместе с ним теряется человечность?
Вопрос этот не был запланирован автором, верно? Чтобы его не появлялось, не надо показывать торговку этаким «антигероем». Пусть она будет просто усталой женщиной, которая сочувствует трагедии, хотя и притуплённо. И предпочитает не думать о ней, отвлекается бытовыми мелочами.

Стоп, Мигита. Соизмеряй свои силы...
Оценка 7

Чайка
http://litset.ru/publ/30-1-0-21033l

Рассказ прочитался легко, местами вызвал эмоциональный отклик. Как не посочувствовать хорошему человеку и не порадоваться за него? Однако оценивать я должна не характер героини, не события её жизни, а их литературную подачу. Это совсем иное…

Вспоминаю американские фильмы, созданные по типовой схеме: герои преодолевают невероятные испытания, гибнут, остаются в живых двое – он и она. У них любовь. Последний кадр – поцелуй на фоне огня... Действие может разворачиваться на суше или на море, в горах или в пещерах, среди летающих пираний или огромных муравьёв, – но сюжетный костяк неизменен: все гибнут, а для двоих – хеппи энд.
Рассказ "Чайка" тоже написан по трафарету. Не хватает лишь одного финального штриха до полного совпадения с шаблоном: чтобы бывший муж, раскаявшийся и удручённый, смотрел из-за угла на выздоровевшего сынишку, на жену и её нового спутника. И кусал локти...

Если сюжет не блещет новизной, то хотя бы преподнести его нужно красиво, используя весь арсенал художественных средств. Но этого нет, увы.

Вы можете представить, чтобы Лев Толстой написал: «Каренину заклинило на мысли о Вронском». Или Тургенев: «Базаров сидит и лыбится». Или Чехов: «В палате №6 лежал Иван Дмитрич и прочая шантрапа». А автор "Чайки" пишет именно так…
Я не призываю его выражаться высокопарно. Но и прибегать к сниженной лексике нужно только в случаях, оправданных художественной необходимостью (например, для речевой характеристики героя). А какая причина заставляет литератора говорить языком кухонь и улиц – мне неведомо.

ринулась выручать бедолагу, не знамо как попавшего на карниз девятого этажа
Шо це було?

и часто баловала Ларису чем-то вкусненьким: ягодой там, парным молоком.
Где это - «там»? Как слово-паразит попало в рассказ? Для создания эффекта «свойской» беседы? Но мы ведь не у костра сидим и байки травим...

Беру конкретный абзац. Разбиваю его на предложения.
Собираясь с утра, она мысленно прокручивала перечень возможных развлечений, доступных по цене и обстоятельствам.
Рассказ о мальчике и его любящей маме предполагает душевность выражений, мягкость слога. А тут лексика официальная, казённая: перечень… обстоятельства... (какие, кстати?)

И вздрогнула, представив явственно кошмарное изобретение американцев.
Что за «явственно кошмарное изобретение»? Лучше «явственно» поставить перед словом, к которому оно относится – «представив». Тогда двоякочитаемость уйдёт.

«Нет, только не это. А если захочет?», — отмела предположение и забыла.
«Если захочет?» – это не «отметание» предположения. Это сомнение и растерянность.
Аналог:
- Ни за что на свете туда не пойду! А если всё же придётся? – решительно отрезала Ольга.
Ну какая ж тут решительность?

Оказалось, зря. Лара, сколько себя помнила, панически боялась высоты. Потому в список табу сразу вошло многое…
После «зря» нужно закончить абзац: дальше начинается ретроспектива, отстступление от основной сюжетной линии.

Вот ещё пара мелочей, которые вызвали сомнение (за них оценку не снижала, конечно).
Лишь однажды подруга выманила ее позагорать на крышу высотки. И то, разжалобив вначале, мол, там так страшно, вдруг мальчишки увидят и начнут задирать.
Девушку, которая панически боится высоты, убеждают залезть на крышу убойным аргументом: «там так страшно»!
Я понимаю, что страх подразумевался иного рода, но всё равно лучше о нём не писать.

И почему ЛГ удерживает подругу, свесившуюся с крыши, за бретельку купальника? А за ногу, за талию – никак? Ведь понятно, что если девушка упадёт, тонкая лямочка её не спасёт: лиф порвётся, расстегнётся, сдёрнется… Максимум, чего добьётся ЛГ, – порежет кожу подруги напоследок…

Лучше бы избегать штампованных описаний:
нечаянно глянула вниз: перед глазами разверзлась бездна.
А пооригинальнее сказать? Ну, «взгляд провалился в бездну», что ли… или иначе, но не так клишированно.

Ещё я не сразу поняла, почему Ирина называет подругу чайкой. Как-то попрозрачнее бы намекнуть, что это перевод имени с латинского. Или сноску сделать…

А вот - интересные места, умные замечания:
несчастное животное забилось в угол и попыталось слиться со стеной.
...
И они полетели, так и сцепившись взглядами.
...
что стоило отказаться от урода и сохранить семью? Это Дениска - урод? Это Вовка-предатель — семья? Не дождетесь!
Правда, мне кажется, мало у кого повернётся язык назвать больного малыша уродом. Злая и жестокая характеристика. Инвалидом – да.

Удачных мест было немало, мысленно все их отметила.

В целом - спасибо автору за позитив, за доброту, за умение видеть хорошее и внушать читателю веру в него. Рассказ тёплый, светлый, немного доработать - и будет толк.
Оценка 5

ПС «А-а-а!» А не «Аааааааааааааааа!»
===

Если есть вопросы или возражения, пожалуйста, высказывайтесь. Судья - такой же человек, может чего-то не заметить, в чем-то ошибаться.
Принять ли к сведению мои советы или отбросить и забыть - личное дело каждого, ни на чем не настаиваю.
Ваша М.