Угли костра догоревшего
смежают чёрные веки.

Тишина, озябшая ведьма,
тени трав на лугу собирает.

Старик сидит под берёзой
и щупает взглядом память.

Ветер сдувает пепел
с тлеющих снов и страданий.

Молчит цыганское сердце,
а голос стал чёрной гадюкой.

Куда же ушло твоё счастье,
пропахшее дымом и солнцем?

Где табора смуглый гомон
и прокопчённые песни?

Вспомни, старик, это рядом:
там, где полынь слаще мёда,

где знойные губы оврагов
мечтают луны напиться,

там, где бутоны печали
раскрывают внезапную радость,

где нежность ходит босыми
ногами по иглам страсти,

а детский смех отражается
в слезах увядающей матери...

Как попал ты в страну одиночества?
Здесь репьём заросли все дороги!

Ты испуган, как старая рана,
что вспомнила блеск кинжала.

Душа одиночки - пушинка
на шершавой ладони ветра.

Вот подходит собака бездомная,
запах боли твоей смакуя.

Соловей замолчал, почувствовав
где-то в сердце тоски осколок.

Эх, ещё бы немного хвороста -
и костёр твой стал бы рассветом...

Но, увы, в той груди, где песни
бушевали, стремясь на волю,

копошатся бескрылые вздохи
и тяжёлые вороны стонов.

Так чего же ты ждёшь? Отгони же
от песни своей стервятников!

Вцепись в пустоту ногтями,
до мяса живого изрань её!

Впивайся пальцами в землю,
пусть станут они корнями!

Неужто нет больше листьев
на искорёженных ветках?

Увы, никому не нужная
музыка стала хрипом.

Тишина темнее могилы,
уста её - бездна вечности.

Филин, священник изгоев,
заплакал загробными криками.

Мальчик с прозрачной улыбкой
растирает в ладонях пепел.