Раскаяние

Мы уходили долго - ушли, я верю: гнали за сто под яростный вой сирен.
Мне не понравился взгляд старика у двери: без подозрений не стал бы он так смотреть. Быстро поели в комнате. Я измотан, совесть мне шепчет, что надо бросать игру. Тихо бормочет Макс, дуя в дуло кольта - он просто зверь: стреляет с обеих рук, без остановки - истрачены все патроны. Чудится мне, что за нами уже пришли... Главное - быть отважным и хладнокровным: кто бы там ни был, но он не найдёт улик. Кто-то уже у двери... вот ручку дёрнул... К чёрту сомнения, после решу! Пока - Макса рывком (и кольт заодно) - за штору, сам перекатом прячусь под книжный шкаф. Дверь открывается, кто-то вошёл...Ужасно -
это старик... наш дед, я узнал носки. Кажется, воздух сгущается, я весь сжался, Макс тоже чувствует - слышу, уже сопит. Не подведу, не брошу, держись, братишка! Я вылезаю... Фразы нещадно бьют:
- Восемь мороженых, это не просто слишком: ты без десерта оставил свою семью!
Дед говорит сурово, но я не плачу:
- Дед, я сдаю добычу, нам всё не съесть: взял эскимо, а Максу отдал стаканчик! Вот... потекли немного... Тут ровно шесть!

3.

Под прикрытием

Нам вновь пришлось рискнуть,
опасный выбрав путь -
всё ради цели.
Упала борода,
ушли не без труда
от полицейских.
Едва терплю езду -
мой друг так гнал свой "дукс",
что ломит тело.
Опять покой далёк,
мой друг меня увлёк
"последним" делом.
Умеет он гонять,
не превратив меня
в Шалтай-Болтая.
Привык к его езде:
таких "последних дел"
не сосчитаю.
Портье в отеле стар,
нас провожать не стал
и прочь пошаркал,
а я сказал:
- О чёрт,
да он почти что мёртв,
беднягу жалко:
ведь он совсем старик
снаружи и внутри
и дышит плохо -
конец любой вражде,
и не поможет здесь
ни ум, ни ловкость,
ни кровь, ни шантажи.
Ему недолго жить
с таким-то хрипом.
Мой друг ответил:
- Да,
наш Мориарти сдал...
И вынул скрипку.

Армагеддон

1.Внутри

Армагеддон был тих, развиваясь штатно –
нас миновали ужасы, страх и боль,
мы очутились в мире на шесть квадратов:
два поперёк и три километра вдоль.
На четверых немало всего досталось,
можно прожить: есть поле, река и лес.
Место в раю, где можно начать сначала –
переписать сюжет о добре и зле.
Кто-то нам подал знак, оборвав дорогу –
стихли и рёв мотора, и шорох шин.
Солнце к нам будет ласково – вроде бога.
Надо смириться, слушаться – будем жить
в мире безвольных, слабых, больных и робких...

Я не приму его золотой покой:
не для меня судьба муравья в коробке,
надо ломать преграды – ножом, рукой!
Что б ни ждало снаружи, но стать свободным,
всё проверять на прочность, искать просчёт.
Я непременно выйду, пробив заслоны,
чтобы увидеть – есть ли там кто ещё?
Даже в раю не стану покорной глиной –
буду пытаться выбраться вновь и вновь.

...Доктор сказал, что не было катаклизма.
Только вот руки – тоже разбиты в кровь...

2.Снаружи

Мы поделили мир на соты:
для новых жертв настало время –
безумный шар от жара лопнул
и разбросал по миру семя.
Созрели траурные травы,
качаются в ночи бездонной –
очистит всё и всё исправит
святой огонь Армагеддона.
Последние из этих тленных
не знали, что творило пламя –
ещё пытались лезть на стены
под силовыми куполами.
Здесь нет виновных и невинных:
они всего лишь корм для Слова.
Я стёр и память, и руины:
пусть размножаются по новой.
Потом стоял пред Светлым Ликом
и ждал, когда он "вольно" скажет.
И думал – как же это дико,
как странно – умереть однажды...

Пародии

Дремлет Тусон.
Не в силах никто помочь ей. И самолет, сорвавшись с полоски взлётной, стихнет вдали и станет последней точкой, небо разрезав медленно на полотна. И пропадет.
Она подождет немного,
выйдет на авеню, посидит в кофейне.
Ей на земле лишь только одна дорога
- к дому, где тихо чахнет очаг семейный.
В спальне остывшей спрячет под пледом тело. Только окно - как щель посреди забрала.
Снова земля без Генри осиротела. Небо в свою обитель его забрало.
Время идет неслышно...уже вторую зябкую ночь опять коротать без сна ей. Но не впервые небо его ворует. Может, вернет...Вернет ли? Никто не знает.
Генри - пилот. И где только в мире не был! Ей же скучать затворницей в цитадели. Впрочем, они и сами - земля и небо. Вечный конфликт несхожести параллелей. Он так привык просторами быть ведомым, дом ему слишком мал, а подушки душны. Ей не понять, что гонит его из дома, что он находит в зыбких слоях воздушных...
Время, как лис, крадется на мягких лапах, память о прошлом делит на быль и небыль.
Знаешь, она так любит табачный запах.
Знаешь, она давно ненавидит небо.
(Светоносова)

Мы с Тамарой ходим парой

"В спальне остывшей спрячет под пледом тело.
Только окно - как щель посреди забрала "

Плачет Тамара.
Я не могу помочь ей.
Слишком хотелось в долгое счастье верить, не рассчитала: остро топор наточен - осиротела быстро земля без Генри. Зябнет Тамара, даже доспех надела - в щели забрала смотрит потухшим взглядом... Дура Тамара: прячет в кровати тело, это ж восьмое, спать неудобно рядом.
Чахнет очаг семейный, неладно что-то, тянется новый день - до хандры обыден. Жалко девчонку: любит она пилотов - их провожать в заоблачную обитель. Ей лишь одна дорога - к аэропорту. Снова искать того, кто ей небом сужен, клясться себе - его топором не портить, а привязать и долго душить подушкой.
Я понимаю это - любовь до смерти. Ходим с Тамарой парой, как параллели. Но у меня за шкафом - сантехник, третий.
Знаешь, я ненавижу тела в постели.

Миру - мир (на Тютину)

Школьный день, как водится, не весел.
Я же дрался с ними, как с людьми,
а они меня облили пепси,
видно позабыв, что миру мир.
Я в подсобке прячусь от уродов.
Грозный, хоть немного полинял,
выпятив квадратный подбородок -
царь с портрета смотрит на меня.
Я забился в тень, глаза зажмурив,
но приём укрыться не помог,
мне портрет орёт:
- Эй ты, дежурный,
что расселся, быстро всё помой!
За ведром, покоцаным и ржавым,
мышь подохла и скопилось грязь, -
он в меня кидается державой,
следом нецензурно матерясь.
Я чихаю в облаке из пыли
и кричу, от злости сам не свой:
- Крепостное право отменили,
так что, император, сам тут мой!

Нет нигде сегодня миру мира.
Смотрит злобно чей-то лысый бюст -
бью его обломком транспортира:
с пережитком прошлого борюсь.
Целится скелет берцовой костью,
поднялось, с державой в лапах, ввысь
тронутое молью, да и просто -
тронутое - чучело совы.
Но звонок - и всё затихло разом.
Где-то по доске стучит мелок.
Мы с портретом думаем о разном,
не идём сегодня на урок.

Задание5, верлибр

Не книжное

Наши книги
смотрят на нас
серьёзно,
и спор "Какая книга лучше"
хоть и не заставляет их встать ровнее,
но льстит им.
Мы с тобой ссоримся,
пытаясь найти один
невозможный
ответ на свои,
и только свои,
вопросы -
такие разные.
Книги знают,
что когда все вопросы
становятся общими для всех,
вечное - "Какая книга лучше" -
превращается в вопрос выживания
без тепла
и хлеба,
и остаётся безнадёжное
"Какую книгу
сжечь первой".

Это всего лишь чужая память,
но книги на полках
кричат мне,
что любовь - это страх,
и я соглашаюсь
с тобой.