Мы уходили долго - ушли, я верю: гнали за сто под яростный вой сирен. Мне не понравился взгляд старика у двери: без подозрений не стал бы он так смотреть. Быстро поели в комнате. Я измотан, совесть мне шепчет, что надо бросать игру. Тихо бормочет Макс, дуя в дуло кольта - он просто зверь: стреляет с обеих рук, без остановки - истрачены все патроны. Чудится мне, что за нами уже пришли... Главное - быть отважным и хладнокровным: кто бы там ни был, но он не найдёт улик. Кто-то уже у двери... вот ручку дёрнул... К чёрту сомнения, после решу! Пока - Макса рывком (и кольт заодно) - за штору, сам перекатом прячусь под книжный шкаф. Дверь открывается, кто-то вошёл...Ужасно - это старик... наш дед, я узнал носки. Кажется, воздух сгущается, я весь сжался, Макс тоже чувствует - слышу, уже сопит. Не подведу, не брошу, держись, братишка! Я вылезаю... Фразы нещадно бьют: - Восемь мороженых, это не просто слишком: ты без десерта оставил свою семью! Дед говорит сурово, но я не плачу: - Дед, я сдаю добычу, нам всё не съесть: взял эскимо, а Максу отдал стаканчик! Вот... потекли немного... Тут ровно шесть!
3.
Под прикрытием
Нам вновь пришлось рискнуть, опасный выбрав путь - всё ради цели. Упала борода, ушли не без труда от полицейских. Едва терплю езду - мой друг так гнал свой "дукс", что ломит тело. Опять покой далёк, мой друг меня увлёк "последним" делом. Умеет он гонять, не превратив меня в Шалтай-Болтая. Привык к его езде: таких "последних дел" не сосчитаю. Портье в отеле стар, нас провожать не стал и прочь пошаркал, а я сказал: - О чёрт, да он почти что мёртв, беднягу жалко: ведь он совсем старик снаружи и внутри и дышит плохо - конец любой вражде, и не поможет здесь ни ум, ни ловкость, ни кровь, ни шантажи. Ему недолго жить с таким-то хрипом. Мой друг ответил: - Да, наш Мориарти сдал... И вынул скрипку.
Армагеддон
1.Внутри
Армагеддон был тих, развиваясь штатно – нас миновали ужасы, страх и боль, мы очутились в мире на шесть квадратов: два поперёк и три километра вдоль. На четверых немало всего досталось, можно прожить: есть поле, река и лес. Место в раю, где можно начать сначала – переписать сюжет о добре и зле. Кто-то нам подал знак, оборвав дорогу – стихли и рёв мотора, и шорох шин. Солнце к нам будет ласково – вроде бога. Надо смириться, слушаться – будем жить в мире безвольных, слабых, больных и робких...
Я не приму его золотой покой: не для меня судьба муравья в коробке, надо ломать преграды – ножом, рукой! Что б ни ждало снаружи, но стать свободным, всё проверять на прочность, искать просчёт. Я непременно выйду, пробив заслоны, чтобы увидеть – есть ли там кто ещё? Даже в раю не стану покорной глиной – буду пытаться выбраться вновь и вновь.
...Доктор сказал, что не было катаклизма. Только вот руки – тоже разбиты в кровь...
2.Снаружи
Мы поделили мир на соты: для новых жертв настало время – безумный шар от жара лопнул и разбросал по миру семя. Созрели траурные травы, качаются в ночи бездонной – очистит всё и всё исправит святой огонь Армагеддона. Последние из этих тленных не знали, что творило пламя – ещё пытались лезть на стены под силовыми куполами. Здесь нет виновных и невинных: они всего лишь корм для Слова. Я стёр и память, и руины: пусть размножаются по новой. Потом стоял пред Светлым Ликом и ждал, когда он "вольно" скажет. И думал – как же это дико, как странно – умереть однажды...
Пародии
Дремлет Тусон. Не в силах никто помочь ей. И самолет, сорвавшись с полоски взлётной, стихнет вдали и станет последней точкой, небо разрезав медленно на полотна. И пропадет. Она подождет немного, выйдет на авеню, посидит в кофейне. Ей на земле лишь только одна дорога - к дому, где тихо чахнет очаг семейный. В спальне остывшей спрячет под пледом тело. Только окно - как щель посреди забрала. Снова земля без Генри осиротела. Небо в свою обитель его забрало. Время идет неслышно...уже вторую зябкую ночь опять коротать без сна ей. Но не впервые небо его ворует. Может, вернет...Вернет ли? Никто не знает. Генри - пилот. И где только в мире не был! Ей же скучать затворницей в цитадели. Впрочем, они и сами - земля и небо. Вечный конфликт несхожести параллелей. Он так привык просторами быть ведомым, дом ему слишком мал, а подушки душны. Ей не понять, что гонит его из дома, что он находит в зыбких слоях воздушных... Время, как лис, крадется на мягких лапах, память о прошлом делит на быль и небыль. Знаешь, она так любит табачный запах. Знаешь, она давно ненавидит небо. (Светоносова)
Мы с Тамарой ходим парой
"В спальне остывшей спрячет под пледом тело. Только окно - как щель посреди забрала "
Плачет Тамара. Я не могу помочь ей. Слишком хотелось в долгое счастье верить, не рассчитала: остро топор наточен - осиротела быстро земля без Генри. Зябнет Тамара, даже доспех надела - в щели забрала смотрит потухшим взглядом... Дура Тамара: прячет в кровати тело, это ж восьмое, спать неудобно рядом. Чахнет очаг семейный, неладно что-то, тянется новый день - до хандры обыден. Жалко девчонку: любит она пилотов - их провожать в заоблачную обитель. Ей лишь одна дорога - к аэропорту. Снова искать того, кто ей небом сужен, клясться себе - его топором не портить, а привязать и долго душить подушкой. Я понимаю это - любовь до смерти. Ходим с Тамарой парой, как параллели. Но у меня за шкафом - сантехник, третий. Знаешь, я ненавижу тела в постели.
Миру - мир (на Тютину)
Школьный день, как водится, не весел. Я же дрался с ними, как с людьми, а они меня облили пепси, видно позабыв, что миру мир. Я в подсобке прячусь от уродов. Грозный, хоть немного полинял, выпятив квадратный подбородок - царь с портрета смотрит на меня. Я забился в тень, глаза зажмурив, но приём укрыться не помог, мне портрет орёт: - Эй ты, дежурный, что расселся, быстро всё помой! За ведром, покоцаным и ржавым, мышь подохла и скопилось грязь, - он в меня кидается державой, следом нецензурно матерясь. Я чихаю в облаке из пыли и кричу, от злости сам не свой: - Крепостное право отменили, так что, император, сам тут мой!
Нет нигде сегодня миру мира. Смотрит злобно чей-то лысый бюст - бью его обломком транспортира: с пережитком прошлого борюсь. Целится скелет берцовой костью, поднялось, с державой в лапах, ввысь тронутое молью, да и просто - тронутое - чучело совы. Но звонок - и всё затихло разом. Где-то по доске стучит мелок. Мы с портретом думаем о разном, не идём сегодня на урок.
Задание5, верлибр
Не книжное
Наши книги смотрят на нас серьёзно, и спор "Какая книга лучше" хоть и не заставляет их встать ровнее, но льстит им. Мы с тобой ссоримся, пытаясь найти один невозможный ответ на свои, и только свои, вопросы - такие разные. Книги знают, что когда все вопросы становятся общими для всех, вечное - "Какая книга лучше" - превращается в вопрос выживания без тепла и хлеба, и остаётся безнадёжное "Какую книгу сжечь первой".
Это всего лишь чужая память, но книги на полках кричат мне, что любовь - это страх, и я соглашаюсь с тобой.
